II
Мы не станем следовать по всему пути Павлы и пойдем за ней прямо в Вифлеем. Вифлеем, родина Давида и Христа, был тогда простой деревней; только над вертепом возвышался великолепный царский храм. Здесь по витой лестнице она спешно спустилась в вертеп. Распростершись на каменном полу, погрузившись в созерцание великого Таинства, совершившегося на этом самом месте, Павла пришла в тот неописуемый восторг, когда человек, забывая всё окружающее, переносится духом в иной, неземной мир. Павла плакала, радовалась и молилась в одно и то же время. Она вспоминала все пророческие места Писания и говорила их, как они ей приходили на память, – по-латыни, по-гречески, по-еврейски, и сама в пророческом восторге взывала: «И я, негодная, грешница, сподобилась целовать ясли, в которых плакал Господь-Младенец. Здесь будет мое жилище, потому что мой Спаситель избрал здесь Свое; отечество моего Бога будет местом и моего покоя!» Все места в Вифлееме и окрестностях она осматривала, как родные, с радостным волнением. Посетив Египетскую пустыню и подвижников в ней, она возвратилась в Вифлеем, чтобы поселиться в нем со своей дочерью навсегда. Здесь она прожила двадцать лет. Сначала она приютилась в тесном странноприимном домике и три года строила келии, монастыри, гостиницы по той дороге, по которой некогда Мария и Иосиф не нашли места, где приклонить голову. Основав женскую общину, она сама вступила в нее со своей дочерью. Здесь эти две женщины, которые не могли прежде терпеть уличной грязи, которым очень трудно было ходить по неровной почве, которых носили слуги, для которых тяжела была шелковая одежда, – эти женщины, теперь одетые в скромное грубое платье, приготовляли свечи для дома Божия, топили печь, мели полы, чистили овощи, готовили кушанья, накрывали столы, подавали чаши, проворно ходили туда и сюда и, сравнительно с прежним, стали здоровее и сильнее. Мать не уступала своей дочери ни в трудах, ни в заботах. И среди множества сестер, собранных ею из всякого сословия, она по одежде, по голосу, по виду и приемам казалась самой низшей из всех. На кровати своей она не знала мягкой постели даже во время жесточайшей лихорадки; разостлав полость, она спала на жесткой земле. Но в отношении к другим, даже самым простым людям никого не было снисходительнее ее, никого не было приветливее. Бедным она часто сама делала заем, чтобы никому из просящих не отказать в помощи. Она дала обет Христу – раздать всё свое богатство, самой умереть нищей и лечь в свою могилу в чужом саване. «Если попрошу я, – говаривала она, – найдутся многие, которые дадут мне; а если этот бедняк не получит от меня, которая может дать ему, и умрет, – с кого тогда взыщется его жизнь?»
III
В обители ее каждый день, в третьем, шестом, девятом часу (считая по-восточному), вечером и в полночь, собирались сестры и пели псалмы в обширной зале, а по воскресным дням ходили в церковь. Молодых, резвых девиц она смиряла постом; если видела какую-либо разряженной, она печально обличала и говорила, что роскошь одежды и нега тела – признак нечистоты души. Когда заболевали другие, она доставляла им в изобилии всё и даже кормила мясной пищей; но когда сама заболевала, она ни в чем не ослабляла своей строгости к себе. Вот она, с истомленным, старческим, дряхлым, маленьким телом, заболела жестокой горячкой; только Бог мог сохранить ее; кое-как стала она поправляться. После таких двадцатилетних подвигов она наконец заболела предсмертной болезнью и радовалась. Уже много лет она повторяла слова апостола: Кто мя избавит от тела смерти сея? – а теперь, когда только в груди ее трепетал огонь жизни, она шептала стихи из псалмов: Господи, возлюбих благолепие дома Твоего… Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! На заботливые вопросы близких она отвечала, что она нисколько не печалится и на смерть смотрит спокойно. До самой последней минуты, уже бессильная поднять руку, она, положив палец на уста, творила на них крестное знамение. Последним словом ее было: Верую видети благая Господня на земли живых. И вот вместо плача и рыданий над телом усопшей загремели на разных языках псалмы; ее несли на руках своих епископы; другие епископы несли впереди лампады и свечи; поставили ее среди церкви вертепа Христова; не осталось ни одного монаха в пустыне, который бы не пришел помолиться о ней; вдовы и бедные приносили и показывали одежды, от нее полученные; молитвы о ней почти не прерывались целых три дня, и всё это время лицо ее было исполнено некоторого достоинства и важности, так что всем она казалась уснувшей в глубокой думе. Похоронили ее тут же, подле вертепа, под церковью. И еще до сих пор цел надгробный камень над ней; на камне – надпись, начертанная Иеронимом, и благочестивые поклонники поклоняются ее святым останкам. Рядом с ней почивает ее блаженная сподвижница – дочь Евстохия.
