– Ты же знал этот прием, – тихо сказал Кит. – Ты сам обучил меня ему. Знал, что я применю его, и не стал защищаться. Почему?
– Потому, что я не хочу жить… в той Империи, которой правит Лайонстон. – Он замолчал, чтобы сплюнуть большой сгусток крови. – И потому, что ты… последний отпрыск в роду Саммерайлов. Если бы я убил тебя, наша линия прервалась бы на мне. Этого нельзя допустить. Теперь ты – глава клана Саммерайлов. Может быть, ты лучше послужишь делу нашего рода, чем я.
Его голова медленно склонилась вниз, словно он отвесил предсмертный поклон своему внуку, а затем он упал ничком в мутную воду, по которой стало быстро расползаться кровавое пятно.
Новый лорд Саммерайл выпрямился, слегка пожал плечами и сделал шаг в сторону:
– У меня есть собственное имя, старик. И мне оно нравится больше, чем все твои титулы.
Он поднял окровавленный клинок и отсалютовал им императрице. Она ответила ему царственным поклоном:
– Будьте поблизости, лорд Саммерайл. Мне еще могут понадобиться ваши услуги. Похоже, нам придется разобраться еще с одним предателем.
Кит Душегуб в непринужденной позе встал возле трона, оттолкнув в сторону императорского экстрасенса, и начал вытирать меч носовым платком. Стоявший в первом ряду толпы Кэмпбелл наблюдал, как стражницы поволокли тело Саммерайла. Он ничего не сказал.
Лайонстон вновь кивнула своей стражнице, и та снова дважды хлопнула в ладоши. Из туманной дымки позади трона появились две стражницы, толкавшие перед собой большую прозрачную сферу. Она плыла на уровне их пояса, не дотрагиваясь до воды благодаря своему антигравитационному полю. Внутри сферы, скорчившись, сидел человек, его голова безвольно поникла – судя по всему, он страдал от нехватки воздуха. На вид ему было лет сорок с небольшим. Его грубоватое мужественное лицо и крепкая фигура многим показались знакомыми. Длинная золотистая мантия была изорвана и испачкана в крови и рвоте. На несчастном не было оков, но сфера, в которой он находился, ограничивала его движения, словно стальная клетка.
По рядам придворных пронесся тихий шепот, который быстро стих: теперь каждый узнал пленника.
Стражницы остановили сферу перед троном, чтобы Лайонстон могла наслаждаться видом новой жертвы. В тишине раздался издевательски-сладкий голос императрицы:
– Мои лорды, леди и джентльмены, позвольте представить вам судью Николаса Уэсли. Когда-то он председательствовал в Верховном суде Империи, его имя было синонимом закона и справедливости. Мы думали, что можем всецело доверять ему во всех предметах его компетенции. Но мы ошибались. Он же думал, что его слово – закон. Однако в Империи действует один закон – тот, которым руководствуемся мы. И, забыв о своих обязанностях, он пренебрег честью и вступил в сношения с преступными элементами. Скажите нам, судья, как давно вы вошли в сговор с подпольем клонов?
Переполненный зал погрузился в гробовое молчание: все ждали, что ответит судья. Если в Империи и был человек, которому верили и которым восхищались, перед которым даже благоговели, то это был судья Уэсли. Его решения считались воплощением мудрости и справедливости, его книги штудировались молодыми судьями. И вот теперь он сидел, скорчившись, в прозрачной сфере, униженный и окровавленный, а значит, справедливость навеки ушла из Империи.
Он медленно поднял голову, словно даже это простое движение потребовало от него невероятных усилий. По дороге в зал суда он был жестоко избит. Один глаз совершенно заплыл, губы были покрыты кровавой коркой. Но даже в этом унизительном положении он сохранил чувство собственного достоинства. Когда он наконец заговорил, его речь была спокойной и взвешенной:
– Я прослужил тебе тридцать восемь лет, Лайонстон. Я старался воздать по справедливости всем, кто представал перед судом. По крайней мере, так я считал. Моя ошибка лишь в том, что я слишком поздно разглядел твою дьявольскую сущность. Моя жизнь стала насмешкой над всем, во что я верил. Но я все-таки пришел к истине и теперь не отвернусь от нее, даже если ее свет ослепит меня. Эта истина проста: клоны, которых мы ненавидим, – это тоже люди.
