Легко сказать «иду». Едва я выпрямляюсь, как не без удивления обнаруживаю, что едва держусь на ногах. И Райту приходится взять меня под руку и препроводить до родной «Аризоны».
Мы еле-еле забираемся по лестнице на мой этаж, я повисаю тряпкой на шее Райта, так что ему приходится с материнской заботливостью, хотя и без материнской нежности, уложить меня в постель. Меня тут же сразил глубокий сон. Но как бы ни был он глубок, я успеваю установить, что моя нянька перемещается в кухню, затем возвращается, выкуривает сигарету, энергично меня толкает несколько раз, чтобы проверить, так ли уж беспробудно я сплю, после чего вновь возвращается в кухню, затем покидает мой номер, закрыв дверь на ключ снаружи и протолкнув через щель под дверью обратно в комнату. Примерно в это же время я начинаю чувствовать и запах газа.
Пока совсем легкий запах, который через некоторое время распространится в воздухе настолько, что станет смертоносным ароматом. Райт, очевидно, рассчитывает на то обстоятельство, что в этих старых отелях всегда немного пахнет газом, а также на благоприятное время суток: пройдет несколько часов, пока немногие клиенты «Аризоны» начнут возвращаться в свои номера.
* * *
— Что это вы так рано, Питер? — без особого энтузиазма осведомляется шеф, увидев меня в дверях кабинета. — Что, ночью пришла в голову заманчивая идея?
Рано утром Дрейк редко бывает в хорошем настроении, а рабочее состояние приходит к нему обычно лишь после третьего скоча.
— Мне пришло в голову, что однажды вечером я могу лечь, мистер Дрейк, чтобы утром не проснуться, — заявляю я.
— А, вы опять поете ту же песню… Как видно, она крепко засела в вашей голове.
— Речь идет не о песне, а о факте: вчера после обеда Райт пытался меня отравить.
— Неужто посмел? — рычит Дрейк без излишнего оживления — Ну, рассказывайте, что вы ждете…
Я коротко рассказываю о случившемся, перечисляя существующие вещественные доказательства.
— Сейчас же привести мне Райта! — требует Дрейк, вызвав Ала.
А после того, — как тот выходит, рыжий заявляет:
— Жест отчаяния, Питер. Мы должны войти в его положение: это жест отчаяния.
Через десять минут агент похоронного бюро предстает перед шефом. При виде меня он не обнаруживает никакого удивления, очевидно, уже информирован Алом.
— Я только что узнал, что вы пытались ликвидировать нашего общего друга Питера, — спокойно произносит Дрейк. — Надеюсь, вы понимаете мое потрясение.
— Подлая ложь! — решительно отметает обвинение сиреневый куст. — Это его выдумка, чтобы устранить меня со своего пути. Вы и сами, наверное, заметили, мистер Дрейк, что он старается устранить меня со своего пути. Особенно в последнее время…
— …В результате чего вы решили его опередить, — добродушно дополняет рыжий.
— Подлая ложь! — повторяет Райт.
— А кто пустил газ?
— Какой газ?
— В кухне Питера.
— Не имею понятия. Он напился, как свинья… я дотащил его до комнаты и оставил… а что он там делал, не имею понятия…
— Очевидно, решил покончить жизнь самоубийством, — подсказывает после недолгого раздумья Дрейк. — Но только с вашей помощью, Джон.
— Не понимаю…
— Я тоже. Однако факты налицо: свидетельства Дорис, отпечатки ваших ботинок в кухне, отпечатки ваших пальцев на одном из кранов плиты, не говоря уже о снотворном, которое вы два раза опускали в стакан Питера и следы которого до сих пор находятся в одном из цветочных горшков в кафе.
Под грузом стольких улик Райт умолкает, лихорадочно соображая, наверное, которую из улик опровергать. Однако рыжий не дает ему времени для размышления:
— Мы не дети, Джон. И вы знаете, что я отнюдь не медлителен в своих решениях, особенно когда не нахожу у собеседника доброй воли. Так что в ваших интересах проявить добрую волю.
— Он отнял у меня Линду, — мрачно заявляет Райт, поняв, что лучше не раздражать шефа и не изворачиваться.
— Это уже звучит убедительнее, — кивает рыжий. — И вы решили изменить результат в свою пользу?
— Он отнял у меня Линду, — настаивает сиреневое дерево, словно это все объясняет.
— Ну, раз речь идет о ревности… — замечает уступчиво Дрейк и разводит руками, словно, в свою очередь, считает, что ревность все объясняет. Затем бросает: — Вы свободны!
