Он полез за пазуху, вынул тряпицу, достал три мятые красные тридцатки, бросил их на стол.
— Как от души отрываешь, — усмехнулся Токмаков.
— Ты наживи. Велено передать, завтра чтобы был готов к вечеру.
— Иди.
Солнце уже высоко висело над селом, день клонился ко второй половине. Токмаков вылез из баньки и сел на пороге. Он курил, бездумно глядя перед собой. Просто вышел усталый человек и отдыхает.
Проходящие крестьяне вежливо кивали ему, и он улыбался им добродушно.
Давыдочев шел мимо бани. Он уже несколько раз проходил мимо, пытаясь вспомнить, где же он видел этого странного сапожника.
— Лейтенант, — тихо окликнул Токмаков, — зайди, бесплатно косячки подобью, а то каблуки совсем скривились.
Давыдочев стягивал сапог, внимательно глядя на этого непонятного человека.
— Не узнал, Давыдочев?
Это было настолько неожиданно, что Давыдочев вздрогнул.
— Лейтенант Давыдочев Александр Петрович, год рождения двадцать первый, москвич, окончил Рязанскую школу младших лейтенантов.
— Вы кто? — Давыдочев лапнул кобуру.
— Токмаков я, капитан Токмаков. Память плохо тренируешь, лейтенант. Помнишь, когда тебя в райотдел милиции направили, я у полковника Клугмана сидел?
— Помню, — смущенно выдавил Давыдочев, — вспомнил теперь. А я смотрю…
— Давай сапог.
Токмаков ножом срезал стоптанную часть, начал набивать косячок.
— Завтра они нападут. Завтра, понял? Утром пошли Гончака за опергруппой, о деталях договоримся ночью.
В баньке было душно, и Токмаков спал с открытой дверью. Проснулся он от ощущения опасности. Вскочил. В дверях кто-то стоял.
— Кто?
— Я, — услышал он хриплый голос Яруги. — Пошли. Ждет.
Токмаков встал, натянул гимнастерку.
— Мешок возьми.
— Зачем?
— Узнаешь.
Токмаков оглянулся с тоской, понимая, что пистолет из-за печки достать не удастся.
После темноты свет керосиновых ламп-трехлинеек был особенно ярок, и Токмаков на секунду зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел Рокиту и трех бандитов.
Они сидели в горнице Яруги за столом, положив автоматы рядом на скамейку. На столе стоял самогон, лежали остатки пищи.
Лица их сначала показались Токмакову похожими, на всех лежал одинаковый отпечаток затравленности и злобы.
— Здорово, разбойнички! — Токмаков усмехнулся.
Рокита встал, тяжело посмотрел на Токмакова.
— Сегодня идем брать харчи и немного резать старосту, полячишку и милицейских. Понял?
— Ты же говорил завтра.
Токмаков старался говорить спокойно и равнодушно.
— Хорошие дела нельзя откладывать.
Бандиты засмеялись.
— Ты останешься здесь. Мы тебя запрем в подвале. Мы тебя не знаем. Так будет лучше. А как покончим с этим, ты машину пригонишь.
Токмаков мазнул глазами по комнате. Цепко, словно примериваясь. Четверо, а он один. Сейчас они пойдут и перестреляют ребят. И выход у него оставался один. Страшный, но один.
— Ладно, ты здесь хозяин.
Токмаков шагнул к столу, взял бутылку самогона и кусок сала.
— Это, чтобы мне в погребе страшно не было, а то я темноты боюсь.
Рокита улыбнулся снисходительно.
Токмаков поднял с пола мешок, поставил на лавку, развязал горловину, сунул руки, нащупал гранату, выдернул кольцо и… поставил гранату в центр стола.
Он успел упасть на пол и увидел столб огня, ударивший в потолок. Но боли не почувствовал, просто наступила тишина.
Взрыв разметал бандитов, лампа упала, и горящий керосин полился со стола на пол.
Давыдочев без гимнастерки, с автоматом, первый ворвался в комнату.
Горел пол, дым, удушливый и темный, тянулся к двери. Разбросанные взрывом бандиты валялись на полу, огонь лизал куртку Рокиты.
— Токмаков! — крикнул Давыдочев. — То-кма-ков!
Они вышли из парикмахерской. Подтянутые, в синих гимнастерках, на которых одинаково алели ордена Красной Звезды. Парикмахерша, женщина не старая, с интересом, со значением посмотрела им вслед.
Над городом висело солнце, яркое солнце бабьего лета.
Они немного смущались в этом городе, полном фронтовиков, обвешанных наградами. Но все равно им было весело. Они попили ядовито-красный морс. Потолкались у кино. Купили ягод у старушки и пошли по улицам, жуя ягоды и провожая взглядами хорошеньких женщин.
Вот площадь. А вот и фотограф на ней. Смеясь, они подбежали к нему. Гончак сел, а Давыдочев стал за его спиной, положив локоть на декоративную колонку.
