* * *
Семен Васильевич шел спорым шагом к реке.
Поселковая улица была пустынна. Стояла жара, и даже куры прикопались, словно наседки на яйцах, в песок у изгородей.
За плетеной тальниковой изгородью добротного дома инспектор услышал тупое тюпанье топора. Во дворе жилистый поджарый парень в белоснежной майке тесал бревно.
- Евгений Петрович! - окликнул его Шухов.
Парень неохотно разогнулся и посмотрел на инспектора, прищурившись, словно ему солнце било в глаза.
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, с нарочитой певучестью отозвался бородатый и длинноволосый малый.
- Ларису на порог в лодке потянуло! Поможешь мне, коли что?…
- По-тя-ну-ло? - как бы прислушиваясь к слову, переспросил. - Кто сказал?
- Сергунька Зимогоров.
- Ну и подла же баба, коли на глазах мальчишки решилась.
- Не об этом речь. Пойдешь?
- Форма на мне не та. Я не при исполнении…
- Я прошу.
- Я бы покрепче добавил, да хозяйка молода… - Женька кивнул на открытые окна.
- Эх, морячок… Совести нет.
- Я не Христос, - нахмурился Женька.
- Ладно… - пробормотал рассердившийся Шухов и, оттолкнувшись от изгороди, словно только для того, чтобы придать себе сил пойти дальше, отправился к реке, крутояр которой уже виднелся.
Женька долго смотрел в спину инспектора, пока тот не дошел до конца изгороди. На душе у него было муторно и противно до гадливости. Совсем не хотелось ему обижать Семена Васильевича, однако идти вылавливать там или спасать Лариску ух как не хотелось. Чтоб там с ней ни случилось - не хотелось. Да так крепко, точно сапоги пудовыми стали, от земли не оторвешь.
«Ну потянуло - так потянуло… - лениво этак рассуждал он. - Мудрено туда без охоты заскочить. Не маленькая. Ну а коли решилась - ее дело».
Размышляя, Женька переступал с ноги на ногу, будто готовился к бегу. Затем он внимательно оглядел бывший в руке топор, как бы удивляясь, откуда он у него взялся. Потом ему захотелось рубануть по бревну, чтоб и топорище вдребезги. И наконец он глубоко вздохнул, положил топор у бревна, а сам будто исподволь двинулся вслед за инспектором. Шел он небыстро и не ускорил шага, когда Семен Васильевич покосился на него через плечо. Со стороны могло показаться, что каждый идет но своему делу, независимо один от другого.
Воспоминания человек может просматривать с любой скоростью, с какой ему вздумается и позволяет время. Захочет - остановит течение мгновений и каждым станет любоваться, будто драгоценностью, его гранями, оттенками и переливами. Время точно замрет, исчезнет в настоящем, а прошлое будет ярче и радостней.
Только бывает так редко. Чаще воспоминания для человека - работа, тяжелый, до кровавого пота труд. Потому что от правильности расчета прошлого, опыта зависит его следующий шаг.
А еще чаще воспоминания кажутся человеку тяжким грузом: нести трудно, бросить жалко. И рад бы не ощущать, как давит, гнетет груз тот не спину, грудь, да силы нет.
Обманутый и даже обманувшийся человек редко вызывает симпатии. Сочувствуют ему еще реже. А Женька отошел от Ларисы задолго до того времени, когда она подпала под категорию обманутой или обманувшейся - ему все едино. Но то, что Семен Васильевич задел душу, обозвав его «морячком», для Женьки пока являлось чрезвычайно важным. Любой упрек был бы ему нипочем, только не этот.
И еще - играть в орлянку с порогом!
Ведь это только в болтовне можно бросить, как она в клубе ненароком: «Мне все равно - что обратно в Ленинград возвращаться, что на порог!»
Так ведь и пошла!
Пошла!
Правда, сподличав, выбрав послом ни в чем не повинного, по-детски влюбленного в нее Сергуньку Зимогорова.
«Эх, Ларисочка, - подумал между прочим Женька, - была у меня однажды отличная возможность тебе харю набить. И желание имелось… Пожалел. Впрочем, жалеть-то не о чем. Как бы у нее с ним ни сложились личные отношения тогда, прошлой осенью, через месяц он выдал ей весь заряд четкой береговой брани, узнав - сподличала она».
А какое было времечко той осенью!
* * *
Тогда ранняя метель обрушилась на лагерь экспедиции нежданно-негаданно. Седые космы, подгоняемые ветром, протянулись средь ярких, желтых и красных листьев. Мокрый снег осел на деревьях и почти весь растаял на земле. Потом дохнул холодный верховик при солнце и голубом небе. А ночью пришел мороз, и из дебрей стали доноситься хряс и хруст сучьев, которые ломались под тяжестью льда.
