— Я абсолютно согласен с вами, Вячеслав Рудольфович, — сказал помощник. Его глаза были непроницаемы. Менжинский понял, что, несмотря на слова согласия, Григорий Генрихович убежден, что председатель ОГПУ сейчас совершает ошибку.
К пояснице начала подкрадываться знакомая боль. Остро кольнула в позвоночнике. Вячеслав Рудольфович сжал губы, чтобы не показать боль помощнику. Он не хотел увидеть жалостливые, с чуть уловимым оттенком превосходства здорового человека глаза, которые мгновенно могли менять выражение.
— Я полностью разделяю ваши убеждения, Вячеслав Рудольфович, что в нашей работе мы должны опираться на народ, на советских людей. Но все начинается с малого. Одно обращение к населению, второе, третье — и наши враги будут информированы о тех методах, которыми мы пользуемся в работе.
— В данном случае это как раз хорошо. Диверсантам и всем прочим полезно убедиться в том, что советские люди активно помогают чекистам, а чекисты вполне доверяют советским гражданам…
— Информация врага всегда в первую очередь на пользу врагу.
— Покорнейше прошу, Григорий Генрихович, приготовить обращение, — суховато сказал Менжинский, понимая, что в одном разговоре ему не переубедить собственного помощника. — Укажите приметы диверсантов и предполагаемый маршрут их движения… И конечно, нашу просьбу.
— Будет исполнено, Вячеслав Рудольфович. Разрешите идти?
Через полчаса Менжинскому принесли на подпись обращение к населению.
* * *
Андерс, которого от Яновского завода преследовала оперативная группа, нащупавшая его следы, был обнаружен километрах в десяти от Смоленска. В ответ на предложение сложить оружие он открыл стрельбу, и в завязавшейся перестрелке был убит. У него нашли пистолет, большой запас патронов, топографическую карту и деньги.
Захарченко-Шульц пробивалась в сторону Пскова. У нее была явка к контрабандистам, которые могли помочь перейти границу.
Уже несколько дней Захарченко-Шульц шла на запад. Старательно обходила деревни и села, отсиживалась в глухомани, прислушивалась к каждому шороху и снова шла, ориентируясь по компасу и карте.
Слова генерала Кутепова о таинственном антибольшевистском подполье, которые Мария Владиславовна с восторгом и верой слушала на «даче Фролова», не стоили ломаного гроша. Генерал выдавал желаемое за действительное. Теперь Захарченко-Шульц на собственной шее ощущала роковые заблуждения ее родственника.
Мария Владиславовна понимала, что стоит ей появиться возле жилья, как ее немедленно схватят. Схватят самые обычные мужики, которые, случается, поругивают власть и председателя сельсовета, обижаются насчет нехватки керосина, ситца и гвоздей; которые воюют со своими сыновьями-комсомольцами, желающими закрыть церкви. Они схватят Захарченко-Шульц без лишних разговоров и передадут в руки той власти, на которую они порой обижаются.
Сил оставалось мало. Обостренным инстинктом, каким-то шестым чувством, Захарченко-Шульц ощущала невидимое, но упорное преследование. Чекисты шли за ней и шли быстрее, чем она уходила к спасительной границе.
На полянке, заросшей рябинником, она упала плашмя, застыла без единого движения, чтобы отдышаться, успокоить стук сердца, унять резь под ложечкой, чтобы смахнуть рукавом пот с лица и на мгновение закрыть глаза.
Послышался приближающийся рокот автомобиля. Мария Владиславовна поднялась, раздвинула ветки молодого, в буйном цветении рябинника и сообразила, что отдыхать она устроилась почти возле шоссе.
Асфальтовая лента плавно заворачивала вправо, за поворотом, невидимый еще за ельником, ворчал приближающийся автомобиль.
Захарченко-Шульц проверила обойму в пистолете и передернула затвор, загоняя патрон в патронник. Отряхнула с юбки налипшие соринки и пригладила ладонями волосы. Вышла на шоссе и подняла руку.
Открытый «форд», в котором сидело двое военных, пискнул сигналом и остановился возле молодой женщины.
— Подвезти тебя, красавица? — спросил белозубый водитель и, не дожидаясь ответа, откинул дверцу. — Садись смелее. До Рудни подкинем в момент… А хочешь, так в Смоленск прокатим.
В Смоленск Захарченко-Шульц не собиралась. Ехать ей нужно было в противоположную сторону — на Витебск.
