Исход - страница 117

– Эрц… Я хотела бы сказать вам пару слов… Наедине…

– Хорошо.

Эх, жаль сигару… Вынимаю её изо рта, собираюсь отбросить в сторону. Но женщина делает упреждающий жест и торопливо бормочет со смущённым видом:

– Можете не бросать, эрц. Мне нравится запах хорошего табака.

Ну, раз так… Мы отходим метров на сто в сторону. Я останавливаюсь. Разворачиваюсь к идущей рядом женщине:

– Слушаю вас, баронесса.

– Спасибо…

– За что?! – Я искренне удивлён:

– Но, как же… Вы помогли мне с дочерью…

Машу рукой:

– Вы об этом? Плохой я был бы отец, если бы не мог всё объяснить дочери.

Её глаза широко распахиваются, что хорошо видно в свете Большой луны. Губы трясутся. Но слова застревают в горле. Подхватываю женщину за руку:

– Идёмте спать, баронесса. Завтра очередной трудный день пути.

Она вскидывает свои волшебные глаза, уже принявшие нормальный размер, затем тихонько спрашивает:

– А почему вы сказали Хьяме, что вы – её свёкор?

– Будущий, Аора. Будущий. Думаю, она согласится стать женой моего сына.

– Сына?!

– Я же вам говорил: у меня есть сын и дочь. И даже две внучки.

– Ой…

– Ой, – шутливо передразниваю я.

Женщина в оцепенении. И эта чёртова Большая луна… Не удерживаюсь и легко касаюсь губами её губ. Они сладкие и такие вкусные… Пощёчина звучит пушечным выстрелом. Мгновенно всё очарование уходит, потому что Аора зла, словно тысяча гастарбайтеров, обманутых работодателем.

– Мерзавец! Не можешь успокоиться?!

– Не хочу.

Разворачиваюсь к ней спиной, иду к месту ночлега. Она плетётся за мной. Откидываю полог, пропускаю даму вперёд. Хьяма поднимает голову от подушки, глядя на меня, но я уже застёгиваю вход и, пройдя к постели, сбрасываю берцы и укладываюсь спать. Хорошо. Уютно. Так напоминает прошлое… Засыпаю.

…Утро говорит, что день обещает быть хорошим. Завтрак. Дежурные уже давно разогрели еду, поэтому лагерь сворачиваем быстро и через час выдвигаемся дальше. Как я и предсказывал, наша численность увеличивалась. Всю ночь на свет костров выходили люди. В основном женщины и девушки, что меня, честно говоря, радует. Правда, многие из них в плохом состоянии, но это не страшно.

У нас они быстро придут в норму. Двигаемся колонной по степи. Иногда я отрываюсь на десяток километров вперёд, потом возвращаюсь. Путь чист. К вечеру проходим даже шестьдесят километров. Полагаю, через день смогу выйти на связь и запросить помощь. Пусть наши думают. Если перебросят хотя бы пару-тройку грузовиков вертолётом, и то будет огромная помощь… Самое интересное, что за весь день баронесса не произнесла ни единого слова. Вела себя так, будто меня не существует. И, честно говоря, меня это начинало бесить. Потому что я могу со спокойной совестью сказать, что она мне больше чем просто нравится…

А ещё следующим утром все просыпаются от криков часовых, показывающих назад, откуда мы уходим. Весь горизонт застелен дымом огромного пожарища… Это столица. Я молча снимаю кепку. Немного спустя моему примеру следуют остальные мужчины. Этот жест у нас и русов одинаков. Они плачут о своей былой славе и гибнущей родине. Я провожаю в последний путь старого воина, решившего умереть, но не склонить покорно голову под топор убийцы…

Продолжаем путь подавленные, женщины плачут. К нам ещё выходят беглецы, но уже меньше, чем в первые сутки. А на обеде…

Бухает выстрел из винтовки. Мгновенно все подхватываются, женщины как подкошенные падают на землю. Лошади взвиваются на дыбы, люди виснут на упряжи, успокаивая и валя животных на землю. Солдаты, которых большинство, щёлкают затворами. Вижу перекошенное злобой лицо Петра. Он командует, лёжа махая рукой. Солдаты открывают ответную стрельбу по гарцующим на вершине холма всадникам. Рарог подползает ко мне, засевшему за колесом джипа, перекрикивает стрельбу:

– Это кавалерия! Подчинённые генерала Стора!

– Понял!

Из моего JS их достать можно, но о прицельном огне речи нет. Но тут я вижу белое от ужаса личико Юницы за бронестеклом, и забываю обо всём. Рву на себя дверцу, выдёргиваю станковый пулемёт, расталкивая визжащих в панике дам, буквально вышибаю люк, передёргиваю затвор, и… Гулкая очередь сносит банду напрочь. Тяжёлые пули выбивают всадников из сёдел, рвут их тела на куски. Эх, шофёра бы мне! Кто-то пытается отползти прочь, но бесполезно. Это двенадцать и семь. После него не живут.