Исход - страница 103

– Иди к себе, надень. А там посмотрим.

Она пулей выскакивает из кабинета, и я слышу быстрые шаги. Несколько минут ожидания, и Хьяма вновь передо мной. Хм… Угадал! Длинное светлое платье сидит на ней как влитое. Будто шили на фигуру океанки. Она женским чутьём улавливает, что мне понравилось, чуть надувает нижнюю губу в лукавой усмешке.

– Бери другое.

– Ваша светлость, если они все от одного мастера, то, думаю, другие мерить не обязательно.

– В принципе, верно. Будет тебе чем заняться на досуге. Смотри остальное.

Открывается вторая крышка, и краска стыда заливает её лицо. Выпрямляется и почему-то шёпотом спрашивает:

– А это… тоже показывать? Как сидит?

Смеюсь, потому что там нижнее, или, как говорят здесь, женское исподнее.

– Знаешь, я предпочитаю, чтобы на женщинах вообще ничего не было. Но это как раз мне показывать не нужно. Смотри третий сундук, и я позову ребят, чтобы перенесли одежду к тебе в комнату.

Хьяма открывает крышку, гладит великолепную ткань пальто. Затем набрасывает на себя. Оно сидит просто идеально.

– А обувь?

Аккуратно снимает обновку, кладёт на крышку, затем вертит в руке сапожки. Что-то с ней не то. Лицо какое-то задумчивое и грустное одновременно. Сбрасывает тапочки, вставляет ножку в сапожок. Застёгивает пуговки. Топает, примеряясь.

– Всё как на меня сшито, ваша светлость… Но чем я буду расплачиваться за это?

Машу рукой:

– Мне ничего не надо. Считай это подарком.

Она недоверчиво смотрит на меня, потом на сундуки:

– Вы не обманываете?

Даже голос изменился. Точнее, его тон.

– А какой в этом смысл?

Девушка опускает голову, затем буквально выдавливает из себя:

– Мне никто никогда ничего не дарил…

– Значит, я буду первым. Ладно, можешь возвращаться. Я сейчас слуг пришлю.

Она на мгновение вскидывает голову, я вижу блестящие от слёз глаза, и океанка убегает. Разбередил же я душу девчонке. А кто знал?

– Ваша светлость, обед накрывать? – Это Горн.

– Разумеется. И пришли ко мне ребят, пусть перенесут сундуки к Хьяме.

– Будет исполнено, ваша светлость.

Поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. За ним – равнодушный полумёртвый город. Осторожный стук, поворачиваюсь:

– Перенесите их в угловую комнату. К госпоже Хьяме.

Парни подхватывают неуклюжие кожаные ящики, утаскивают по одному. Можно, пожалуй, идти есть. Только перед глазами всё время мельтешат картины, которые я видел на рынке. Как же мне мерзко на душе…

Рассказывать, какую реакцию вызвала у баронессы Хьяма, появившись за обедом, не буду. Достаточно сказать, что мамочка бледнела, краснела, шла нервными пятнами, бросая злые взгляды на меня и, как она думала, соперницу. И началось негласное соревнование за главенство в гареме. Одна, как ей думалось, могла взять верх опытом в постели: как-никак уже знала мужчину и даже родила. Как цинично высказался один мой полузабытый знакомый в далёкой юности – в распахнутые ворота легче ломиться. Вторая хотела одержать верх красотой и молодостью. Только вот мне от этого не было ни холодно ни жарко, потому что самого главного, что они могли использовать в этой незримой драке, моей постели, они активно избегали. Ну ладно баронесса. Эта вообще пуританка, как метко подмечено, из тех, у кого процесс происходит в полной темноте. Под глухим одеялом. И в ночной суконной рубашке с отверстием для соития. А вторая – ну, она, как я понял, ещё девушка в физическом смысле, несмотря на возраст, достаточный для моего мира, и перестарок для этого. Самое смешное, что ни одна, ни другая не видели в самом акте никакого удовольствия и воспринимали его как тяжкую и мерзкую обязанность, которую придётся выполнять. Так что я пока молчал, терпел, несмотря на наши посиделки вечерами за планшетом, и начинал медленно звереть. По нескольким причинам.

Во-первых, из-за того бардака, что творился вокруг. Несмотря на все мои попытки повлиять на Петра, он не мог ничего поделать. Триумвират увлечённо делил власть в стране, забыв обо всём. Главное, что они сыты. А на остальных наплевать. Даже в армии начала ощущаться нехватка продовольствия. Юркие личности неизвестного происхождения непонятным образом подгребали под себя все жиденькие продовольственные потоки, стекающиеся в столицу. Рабочие кварталы медленно, но уверенно вымирали, и уже недалёк был день, когда должно было полыхнуть. Причём так, что всё происходящее до этого показалось бы детскими шалостями. А верхушка новой власти будто слепа и глуха. На Рарога давили со всех сторон, требуя невозможного. Но парень был с твёрдым характером, не поддавался ни на какой нажим, железной рукой наводя дисциплину. Он последовал моим рекомендациям и привлёк на службу ветеранов полиции, быстро продвинувшихся наверх по вертикали структуры и начавших какие-то собственные игры за спиной покровителя. Это меня очень настораживало.