– Сдавайся! – крикнула она. – Бросай оружие. Я из СУ ВМФ. Не делай этого.
Она смотрела видеозаписи перестрелок между патрульными и вооруженными преступниками – людьми, которых останавливали за банальные дорожные нарушения, а им вдруг втемяшивалось в голову, что кто-то должен умереть. Мосс всегда удивлялась жестокости и обыденности перестрелок, когда два человека стоят почти рядом, как все это прямолинейно, никакой акробатики или прицельных выстрелов, два человека просто идут навстречу друг другу и палят, пока один из них не упадет. Она услышала шорох и подняла пистолет.
Мосс узнала второго стрелка, хотя он был намного моложе человека, покончившего с собой в комнате с зеркалами. Флис был совсем юным, ничего похожего на тучное тело, висящее на дереве из костей, хотя, увидев его глаза за толстыми линзами очков, она вспомнила, что совсем недавно Флис потерял рассудок на Эсперансе. Он побежал к ней по потолку, непрерывно стреляя, его лицо превратилось в маску ярости и смятения. Мосс снова кольнула боль, теперь в левом бедре, над протезом, но она восстановила равновесие в ожидании новых ран, в ожидании чувства, что ее зажалил до смерти рой пчел, и выстрелила в приближающегося Флиса, хладнокровно разрядила пистолет ему в грудь, как в бумажную мишень. Флис умер, но его тело продолжало нестись вперед, вращаясь, а рядом закручивалась кровь. Мосс опустила плечо, чтобы принять удар, но Флис пролетел над ней и стукнулся о хлебопечку.
Мосс выругалась. Три пули, в нее попало три пули, это как минимум. Она слышала байки о людях, получивших тридцать и более, но в адреналиновой горячке они продолжали сопротивляться аресту до самой смерти. Хотя убить может и одна пуля. Хватит и одной.
– Ладно, – сказала она, собравшись с силами. – Николь, нам нужна Ремарк.
Боль усилилась, рана в бедре сильно кровоточила, кровь заливала протез и поднималась вокруг.
– Нужно ее найти.
– Я должна остановить кровотечение, – отозвалась Николь, зажимая рану на бедре Мосс, но оттуда все равно пульсировала кровь.
Николь нашла в камбузе тонкое посудное полотенце и обернула его вокруг бедра Мосс вместо жгута. Боль ослепляла. Когда Николь затянула узел, Мосс вскрикнула.
– Мы должны уходить, – сказала Николь. – Шэннон, они же слышали…
– Нет, нам нужна Ремарк, – рявкнула Мосс.
Она постучала по закрытой двери кают-компании, эта дверь была больше, чем люки в других частях корабля, чтобы легче подавать обед. Она колотила по двери ладонями, оставляя кровавые отпечатки пальцев.
– Шэннон Мосс, СУ ВМФ! Выходите, надо торопиться! Ремарк? Вы мне нужны, чтобы запустить… Вот черт. Я из СУ ВМФ. Выходите…
Николь заколотила по двери вместе с ней.
– Это Николь Оньонго! Выходите! Быстрее! Это Оньонго…
Дверь кают-компании открылась. Мосс видела фотографию Ремарк в списке экипажа «Либры», но та все равно казалась моложе, чем представляла Мосс. Ремарк была всего на несколько лет ее старше, с пепельно-русыми волосами, мальчишеской косой челкой. В свободных брюках из хлопка и толстовке Академии ВМФ Ремарк выглядела скорее как капитан женской футбольной команды, чем как профессиональный военный. Стройная, атлетически сложенная, с квадратной челюстью. Она вышла из кают-компании с поднятыми руками – скорее призыв к спокойствию, чем символ поражения. За ней следовала Хлоэ Краус, специалист по системам вооружения, тоже с поднятыми руками. Она была выше Ремарк, с коротко стриженными алыми волосами. Они отступили в кают-компанию без оружия и заперлись там. Хлоэ Краус, как знала Мосс, застрелят в стычке, а Ремарк захватят, приведут в кают-компанию для экипажа, и Хильдекрюгер перережет ей горло на глазах у всех, а потом все будут пинать ее искалеченное тело.
– Вы ранены, – сказала Ремарк. – Мы вам поможем. Краус этому обучена.
– Нет времени, – ответила Мосс. – Эти люди сражаются с вами, потому что вы хотите уничтожить «Либру»…
– Как вы сюда попали? – спросила Ремарк. – Вы не из моей команды.
– Вы должны закончить начатое, – с хрипом сказала Мосс, ощутив вкус крови во рту. – Каскадный отказ Б-Л…
– Кто вы? Откуда вам это известно?
