От ударов изо рта советника тонкой струйкой вытекала кровь и капала на халат. Лицо воспаленно вспухло.
Всех чиновников заперли в темный амбар и приставили к амбару караул.
Был также поставлен караул и к помещичьему дому. Обширные хоромы, с разбитыми окнами и дверями, стояли пустыми, как после урагана. На полу глухими кровавыми мешками валялись три обезображенных трупа.
Дворовые слуги разбежались и попрятались. Село приняло, вид военного лагеря после боя.
Вдруг расхаживавшему около окон караульному показалось, что Степан Федорович зашевелился и приподнялся на красном от крови паркете. Словно ужаленный змеей, караульный, не помня себя, вскочил через подоконник в комнату и бичом несколько раз ударил уже бездыханное тело, истолченное побоями.
В тяжелом жарком угаре пролетел день. Необыкновенно быстро потемнел вечер. Настала ночь.
«Ведь это же нам не простится!..» — подавленно вспыхивала мысль в притихших хатах.
«А что было делать?.. Терпеть? В петлю лезть?»
Турбаи стояли под неисчислимыми звездами, как ничтожный, остров, обреченный на ужасы и страдания, как потерянный клок земли среди уходящего в неизвестность огромного, страшного океана.
Едва зажгла заря алый свет над полями, едва крепкой прохладной синью и высотой раскрылось утро, как турбаевцы были уже на ногах. Снова собрались все около хаты атамана Цапко. Тысячи мыслей, тысячи планов, предположений и догадок о том, что надо делать дальше, передавались из уст в уста — в тревоге и торопливости. Все знали твердо: будет расправа. Расправа жестокая, неслыханная, беспримерная. Как предотвратить ее, чем умилостивить властей, как склонить на свою сторону беспощадные карающие сердца тех, кто будет решать турбаевскую судьбу?..
Постановили обратиться к самому сильному в государстве человеку, к «тайному мужу» царицы — к Потемкину, который состоял в то время новороссийским генерал-губернатором. Постановили как можно скорее добраться до него, чтобы выхлопотать снисхождение. Не на местных же властей надеяться: ведь те поголовно подкуплены Базилевскими и готовы будут с враждой и злобой опустошить Турбаи, подвергнуть жителей самым чудовищным и безжалостным наказаниям.
— Первое дело, сыны и братья, это, чтобы не растеряться, — говорил столетний дед Кондрат, волновавшийся не менее других. Его редкие седые волосы развевались на ветру, худые, костлявые руки упирались на темный калиновый посошек. Он был похож на пророка, пришедшего к своему народу в час невзгоды.
— Пока человек не растерялся, он еще может из любого несчастья выкрутиться. Но раз растерялся, оторопел, — шабаш, крышка, конец. Тут уж никакого спасенья не жди.
Турбаевская громада сразу же проявила организованность и порядок. Немедленно были собраны все вещи Базилевских, разбросанные и разнесенные из господской усадьбы. К вещам, к погребам, к амбарам и кладовым, — всюду были поставлены караулы.
— Пусть ни одна соринка не потеряется. Мы же не грабители, — распоряжался атаман Цапко.
Потом вывели из заключения арестованных властей. За ночь чиновники осунулись и посерели. Выходя из темного амбара, они думали, что настали их последние минуты, что разгневанное село предаст их пыткам и казням, — и снова умоляли о пощаде.
— Громада дарит вам жизнь, хоть вы и не стоите того по подлости вашей! — громко и зло сказал атаман Цапко. Голос его звучал начальнически строго.
— Пишите постановление, какое вы с самого начала должны были написать, без вчерашнего несчастья. Пишите, что суд признал всех турбаевцев вольными казаками — по старине, кровному праву и по указу сената. Постановление суда отметьте вчерашним числом… Затем вы должны нам подписать тридцать казенных бланкетов с пропусками на свободный выезд из Турбаев. Мы вас не тронем: убирайтесь ко всем чертям, чтобы вашего поганого духу здесь не было. Но перед тем, как уйти отсюда, оставьте удостоверение, что все бумаги выданы вами добровольно, без всякого утеснения или принуждения с нашей стороны.
Чиновников привели в судейскую избу, развязали посиневшие, затекшие руки. Судьи робко, бочком расселись на вчерашние места и молча, поспешно, старательно начали писать постановление. К постановлению приложили большую сургучную гербовую печать.
