— Анри, это сделала Трейси, — крикнул он, повернувшись к де Мариньи, — Трейси и один из ее благословенных или проклятых звездных камней. Спасибо Трейси и Армандре, что наконец-то все кончилось!
Де Мариньи вяло кивнул, изобразив понимание, но сил улыбнуться у него уже не нашлось. Его глаза напоминали стеклянные щелки, он был весь покрыт снегом и промерз от пяток до макушки. Он почти не чувствовал ног, они отказывались его держать, и он сполз по стене тоннеля. Видя состояние товарища, Силберхатт сгреб его в охапку и побежал по тоннелю на отдаленный свет факелов, на бегу он звал лекаря, самого лучшего лекаря, какой есть на плато.
А где-то далеко, где сила звездного камня не могла его достать, безмолвно гневался и бушевал Итаква, раздувшись от злости до немыслимых размеров. Он призывал зловещих элементалей Великой Бури, злобу межзвездных духов, гнев и ярость грома и молнии на бой против плато.
Но плато, неприступное испокон веку, не обратило на это ни малейшего внимания.
7. В безвыходном положении
Де Мариньи медленно, но верно приходил в себя после затянувшихся суровых испытаний. В Материнском мире он бы, скорее всего, умер, но здесь, на Борее, где температура за пределами плато скакала как ненормальная, особенно в присутствии Итаквы или его ледяных жрецов, очень хорошо умели лечить обморожения, переохлаждения и тому подобные вещи. Большинство членов общины Плато могли противостоять всему, кроме сверхнизких температур, так как они были людьми. На морозе человеческая кожа потрескается, ледяной воздух порвет нежные альвеолы агонизирующих легких, да и сама кровь застынет в ледышку. Здесь, на плато, как и везде, Необходимость стала матерью Прогресса — в частности, прогресса медицины обморожений.
Так что через двенадцать земных суток де Мариньи окреп, снова встал на ноги и принялся исследовать внутренности плато — многоэтажный лабиринт пещер и тоннелей. Он обнаружил там гимнастические залы, арены, огромные залы собраний, подземные озера в пещерах нижних уровней, где эскимосы ловили сетями рыбу при свете факелов. Видел он стойла, склады, лавки, со временем выбрался и на самый верх — на плато, откуда часовые бдительно следили за перемещениями слуг и приспешников Итаквы в тотемном святилище.
Что же касается Итаквы, то де Мариньи рассказали о нем вот что: когда волчьи воины с Часами Времени наконец достигли святилища Шагающего с Ветрами и сложили добычу к подножию пирамидального ледяного трона, Итаква не проявил к транспортному средству де Мариньи почти никакого интереса. Он все так же проводил большую часть времени, задумчиво глядя на плато из-под полуопущенных век, его ярко-красные глаза подернулись дымкой, будто кипящая лава в кратере огромного и опасного, но пока что спящего вулкана.
Однако какие-то неведомые побуждения толкали Итакву вновь покинуть Борею и отправиться в бесконечное странствие между мирами, и по мере приближения дня отбытия Часы все более занимали Древнего. Сидя, скрючившись, на вершине кучи разнообразных предметов из Материнского мира, вмороженных в твердую, как сталь, ледяную пирамиду, и кидая оттуда гневные взгляды на плато, он все чаще отвлекался, брал Часы в руки и смотрел на них тускло мерцающими глазами.
Порой он уменьшался до человеческого размера, вызывал своих ледяных жрецов и вел с ними беседы (как именно он с ними общался, никто не знал толком), ибо жрецы, в любом случае, понимали людей лучше, чем он. Итаква определенно задумывал какую-то пакость людям с плато, и прежде всего Силберхатту и новоприбывшему из Материнского мира. Также он часто, зажав в ледяной руке какую-нибудь женщину из подвластных ему племен, удалялся с ней по воздуху куда-то на восток, в неизвестные земли. Ни одна из них не пошла бы с ним по своей воле — это были обычные женщины, которых Итаква совершенно не намеревался беречь, и потому всегда возвращался один. Армандра прокомментировала это так: «Мой отец ненасытен, как Пространство, и стар, почти как само Время, невероятно похотлив, очень жесток и всегда был и будет таким!»
Когда де Мариньи почти поправился, Армандра позвала его в свои роскошные апартаменты для аудиенции. Она расспросила его во всех подробностях об их с Титусом Кроу приключениях. Хоть она уже знала об этом из рассказов Силберхатта, но ей показалось, что у де Мариньи повествование выходит более захватывающим и увлекательным. Женщина Ветров поняла, что таких людей, как де Мариньи, она раньше не встречала. Даже в Материнском мире он казался неким анахронизмом: еще бы — настоящий джентльмен в мире, где не только мораль, но и простая вежливость день изо дня обесценивается даже в высших слоях общества. На Борее же таких людей раньше просто не бывало.
