Если кто-то из детей начинал кашлять или жаловался: "Болит головка", она с тяжелым сердцем звонила родителям, сообщала неприятную новость. Если кто-то хорошо рисовал, пел или с выражением рассказывал сказку, она с нетерпением ждала вечера, чтобы поделиться радостью с мамой или папой, бабушкой или дедушкой, когда они придут за ребенком.
Вот, например, мальчик Дима принялся рисовать дракона страшного -страшного, с тремя головами, на каждой голове по нескольку глаз, а пасти извергают огонь. Все у Димы шло как надо, дети его окружили, ждали завершения творческого акта. И вдруг Дима заплакал. Что такое?
А вот что: хвост у дракона оказался совсем не страшный, и это привело художника в полное отчаяние.
Или, скажем, мальчика Игоря мама спрашивает:
Как говорит кот?
Мяу-мяу! отвечает Игорек.
А собачка?
Гав-гав! Гав-гав!
А ворона?
Карр-карр!
Ну а как говорит человек?
Игорек задумался, потом вспомнил:
Алё! Алё!
Но то было в прошлом, хотя и недавнем, нынче же разговоры матери с дочерью приняли иной характер: как страшно стало кругом, как ужасно, как еще страшнее и ужаснее будет завтра! Когда позже Ирунчик припоминала эти сокровенные беседы, ей казалось, будто они с мамой, тесно обнявшись, ходили по краю какой-то тайны, какой-то бездны, в которую в конце концов они должны были броситься, но не бросились. Этой бездной была окружающая их действительность.
Спасала больница: она отвлекала Ирунчика от страшных мыслей. Правда, о своих больных она маме не рассказывала: что было рассказывать! То ли человек выздоравливает, то ли умирает всего-навсего два варианта. Кроме того, нельзя сказать, чтобы Ирунчик вот так же, как мама детишек, беззаветно любила своих больных. Просто она чувствовала перед каждым из них свой долг. Долг вот и все.
Ирунчик с мамой жили в двухкомнатной малогабаритке, которую когда-то получил отец, в общем-то, считали они, вполне приличная квартирка. Мамин муж, отец Ирунчика, погиб в автомобильной катастрофе, когда ей было два годика, она его не помнила. Еще у мамы был сын, младший брат Ирунчика Бориска, о котором сестрица только и знала, что, если бы не папа, Бориски на свете не было бы.
Мама очень любила папу, всю жизнь об этом говорила, а Бориску любила еще больше, только молча. Разве что радостно удивлялась, как похож Бориска на папу: такой же рослый и красивый.
В глазах мамы он рано стал мужчиной, и она любила ему подчиняться:
Боренька, ты что хочешь погулять или посидеть дома?
Дома! отвечал Бориска. Дома ты будешь у меня царевной-лягуш кой!
Но уже класса с седьмого-восьмого Боря говорил матери:
Мама! Ты вот что, мама, сегодня вечером ко мне придут друзья, нам надо поговорить, а ты иди-ка куда-нибудь, погуляй на свежем воздухе!
Два года тому назад, после окончания железнодорожного училища, Бориску забрали в армию. Мама плакала, а Бориска, отправляясь с вещичками на призывной пункт, не велел матери провожать его:
Еще не хватало! Там бабы в голос будут реветь, а ты громче всех. Сиди дома!
С сестрицей Борис попрощался как бы между прочим молча чмокнул в губы. Ирунчику показалось, что чмокнул с пренебрежением.
Из армии он писал редко, несколько раз в год, и все по принципу "жив-здоров, чего и вам желаю". Где он служил, мать с сестрой так и не знали толком, номер полевой почты и все дела.
И вот недавно Бориска из армии вернулся.
Взрослый, что-то взрослое знающий, что детям и женщинам знать не положено, и не такой уж красивый.
С матерью он обнялся крепко и несколько раз сказал, что она выглядит хорошо, нисколечко не состарилась "так держать!". Сестрицу же охлопал по заднему месту:
Созрела?! Смотри не перезрей!
Вынул бутылочку хванчкары любимое Сталина! распили, еще посидели, и Бориска лег отдохнуть.
Отдыхал он беспробудно почти трое суток, через трое суток проснулся, умылся, поел.
Ну хватит! Делом надо заниматься, пойду искать работу!
Ушел и не появлялся до поздней ночи. Мама извелась не случилось ли
чего?
Ничего не случилось: далеко за полночь Бориска пришел, от него попахивало винцом, он сказал:
Нашел работу. В понедельник выхожу!
