Как-то вечером она ушла куда-то, не сказав, к кому и зачем… К ее странностям давно привыкли и на капризы не обращали больше внимания.
Встреча с тем человеком, о котором недавно прослышала Кожевникова и которого всячески старалась избегать на людях, делая вид, что он для нее совершенно чужой и незнакомый, произошла в тот вечер в условленном месте. Нужно было ей о многом переговорить с ним, но тут пробежал мимо них Макар Подшибихин, — и пришлось разойтись, чтобы не навлекать опасных подозрений. И только успели в тот раз уговориться о дальнейшей встрече, да еще он денег передал ей.
Нынче после полден она поджидала его опять, часто выглядывая из палатки, и когда он прошел в лес, повременила еще немного.
Мокроусов Мартын забрался в густую частель березника, где невозможно найти места, чтобы присесть, и, никому не видимый с тропы, манил ее пальцем… Он был удручен ее положением.
— Ну вот что, — начал он, уставясь в ее глаза. — Не таись, говори, правду. На сносях ходишь? Я вижу — все одна ты. Стало быть, не замужем, а так… вдова при живом муже… Кто он?
Тихо всхлипывая, Катя рассказала о Петьке, который остался в городе.
— Я так и знал, — тяжело просопел Мартын. — Слова-то отцовы не пошли впрок. А ведь я для тебя, что мог, все сделал: и документ достал и фамилию другую проставил. Думал, умнее будешь, а ты… Эх, Катька, Катька! Узнает про это мать, непременно сюда приедет, наплачется, шуму наделает, — тогда и вовсе беда: узнают.
— Тятя, ведь я никому про тебя ни слова… и ей не пишу. Всем говорю, что неграмотная. Чего боишься?
— Не боюсь, а… тебя жалею.
Но в это Катька не особенно верила, потому что памятнее всего ей были давнишние побои да еще то, как спешно и холодно провожал ее отец из дома прошлой зимой. С тех самых пор не написал он ни единого письмеца, словно она и не дочь ему.
— Почему тебя на работе не видно? — спросил он. — Других вижу, а тебя нет.
— Я и так обхожусь, — наобум сказала она, не зная, что ответить на это.
Он помрачнел, и бессильный вздох вырвался из груди:
— Плохо дело, если так. Дома ни к какой работе не приспособилась, все лежала, и здесь так же… Да ведь, глупая твоя башка, на что ты жить-то будешь, ежели без дела сидишь? Работать надо! Привыкай. Лень — она не кормит, а в тюрьму ведет… Смотри у меня! Нашему брату теперь глядеть надо в оба. Хитренько жить приходится и прилежность к делу иметь. Неужто в разум этого не возьмешь!.. Уж пора бы, — не маленькая. Сама скоро матерью будешь. — Катька опять заплакала. — Не реви. Глаза-то у тебя сызмальства на мокром месте. Срок-то когда тебе?..
— Еще не скоро.
— На всякий случай еще денег тебе принес, поберегай, не транжирь зря-то, пригодятся. К себе я тебя не возьму: негде, и от людей опасно — все раскопать могут… Ты одна-то легче укроешься. Ты — баба, да еще с ребенком, с тебя взыск небольшой. Нынче такие законы: бабам-то всякие льготы дают. Трудись только, не бросят. И я не покину…
Ей надоели эти советы: приходила Варвара и тоже приневоливала к работе, и Настя Горохова, а теперь и отец за то же. Словно все сговорились. Маруське вон хорошо: на легкую работу поставили.
— Мало ли что, — прервал он со злостью. — Она, может, с образованьем, а ты и писать-то как следует не обучилась, а ведь могла бы!.. Я не осуждаю, а советую, как тебе лучше, а ты — бестолковая, в голове-то у тебя солома. Вот и выходит все вкривь да боком. Ну что же, как-нибудь проживешь. Вот что: хочу с тобой посоветоваться. Не знал я допрежь, что и ты тут будешь. Стройка большая, нам не тесно с тобой, а только… как бы чего не случилось…
— Что, и отсюда гонишь? — сердито взглянула Катька, не совсем поняв отца. — Ну что — и уйду.
Он всяко пробовал втолковать ей, что собирается уйти сам, что ее отнюдь не гонит, но она уже не слушала. Такой была она дома, такой, видно, и останется впредь. А может, и в самом деле, уйти ей на другую стройку, или опять на старое место, — подумал втайне Мартын, потому что не хотел искать для себя лучшей должности.
— А куда идти-то надумала?
Но допытывался он напрасно. Ничего определенного она не сказала ему: или сама не знала, как поступить с собой, или решила что-то, да не хотела сказать, чтоб избавить себя от ненужных ей наставлений и упреков.