— Вы, Борис Сергеевич, подействуйте на него, — просил зав. — Какая ж это работа, если и вас и меня обманывает?
«Погоню к черту!» — решил Дынников, совсем не подозревая, как после того поведет себя секретарь.
Эти стандартные бараки-общежития, крытые тесом в одну доску под толь, одноэтажные, похожие на букву «Т», были рассчитаны каждый на полторы сотни жильцов. Одинаковые комнаты, отгороженные переборками, тянулись по обеим сторонам длинных сквозных коридоров. Дешевые, легкие, но не приспособленные для семьи, — они только на горячую пору могли служить убежищем от непогоды. Их рождала жестокая, все возрастающая нужда в жилье.
Место, где строился барачный поселок, носило название — «Медвежий лог». Тут тянулась к лесу кривая ложбинка с покатыми зелеными берегами, разветвленная на два рукава. Весной, в бурное водополье, текла по ней речка, — потому и не занимал этой ложбинки барачный поселок.
Несколько строений уже вторглись в глухую зеленую теснину, куда уходил Медвежий лог, а лес отодвинулся и с каждым днем отступал все дальше — но и терпя постоянные поражения, оставался таким же молодым, плотным, совсем не страшась занесенного над его головой топора. Умытый июньскими дождями, он свежо посматривал на первые становища пришедших сюда людей…
«Стоит иногда поучиться у природы ее возвышенному спокойствию!» — почему-то подумал инженер, унимая в себе раздражение: уж очень много всякой вредной суматохи и недостатков замечал он на площадке и никак не мог выправить.
За стеной недостроенного барака раздались женские беспечные голоса. Он заглянул в окно — рамы были еще не вставлены — и увидел внутри барака девушек. Они полдничали, рассевшись кто на чем, некоторые сидели прямо на половицах, усыпанных белыми стружками. Приятно пахло теплой сосновой смолой.
Смех и голоса прекратились, когда его заметили. По сколоченным доскам, положенным на подоконник, он влезал в барак, согнувшись, чтобы не задеть головой, — и жидкие сходни гнулись и скрипели под ним.
Переборки и печи не были еще поставлены, и поэтому здание напоминало огромный сарай, куда не добиралось солнце, и веяли тут легкие сквознячки. Плотники ушли обедать, но, по-видимому, и бригада Варвары Казанцевой здесь не вся. Самого бригадира тоже не оказалось.
Девушка, только что убежавшая от него, сидела почему-то тут же, вместе с работницами; перед ней на полу лежал хлеб на разостланной газете, а рядом сидела другая — полная, чернявая, с открытыми густыми волосами, с бойким, чуть свирепым взглядом, с сильными, неженскими руками, — это была Настя Горохова.
Она положила в подол весь свой обед — хлеб, воблу и связку кренделей, а напротив нее, на груде стружек и щепы, сидела третья, моложе остальных, поменьше ростом, с розовыми щеками, — Митрофанова Галя, на ней была зеленая юбка, какие носили комсомолки, и из черного сатина кофта.
Прочие как-то не остановили на себе внимания инженера: все они будто на одно лицо, одетые на общий крестьянский лад — в лаптях, в темных широких ситцевых юбках, в линялых кофтах.
— С нормой как? — спросил он, обращаясь ко всем.
— Белого хлеба мало дают, — выпалила Настя. — Пробавляемся вот кренделями, а они — в цене.
Комсомолка отвернулась, чтобы не прыснуть со смеху, а беглянка увела глаза в сторону.
— Я не об этой норме, — уставился на нее начальник. — Я спрашиваю вас о работе. Где бригадир?
Все молчали, а он ждал, переводя взгляд с одной на другую, но дольше всего остановил взгляд на Олейниковой.
— Тетя Варя в контору ушла, — сказала опять Настя. — На гавань нас переводят… пошла выяснять, чего там бумажные путаники надумали… гоняют с места на место, а для чего? — и сами не знают. — И в упор посмотрела на пришедшего: — А что? Или чего заметил?
— Да. Рамы не так кладете. Надо класть, чтобы не портились. И дорогу тесом завалили… а ездить где?.. по воздуху?
— Рамы еще до нас клали, а насчет теса — правильно. Наша вина. Тетя Варя придет — скажем… Как хочет сама, она — хозяин.
— Я хозяин-то, — воспротивился Дынников, сдерживая улыбку. Ему и самому понравилось такое привычное звучанье хвастливого слова.