Северцев понимающе улыбнулся.
В приемной перед его кабинетом модно одетая, с крашеными светлыми волосами секретарша Милочка самозабвенно болтала по телефону. При появлении Северцева она бросила трубку и, поспешно ответив на его приветствие, принялась усердно собирать в папку разбросанные по столу документы.
Михаил Васильевич разделся, достал из портфеля нужные бумаги и отправился к начальнику главка.
В прокуренной приемной толпились люди. Трезвонило несколько телефонов. Чуть ли не все, кто снимал трубку, немедленно требовали итоговых сводок за октябрь, грозили лишить кого-то премии за задержку сводок по капитальному строительству, кого-то ругали за срыв плана по валовой продукции…
Птицын сидел в кабинете один. Он разговаривал по двум телефонам сразу и тоже требовал злополучных сводок. Зажав одну из трубок между головой и плечом, он высвободил правую руку, протянул ее Северцеву, улыбнулся ему, указал на кресло и стал что-то торопливо записывать.
На Птицыне был щегольской синий костюм из дорогой шерсти, шелковая рубашка, шея повязана людным галстуком, желтые туфли покоились на толстенной каучуковой подошве. Среднего роста, полный, с узкими покатыми плечами и круглым животиком, дышащий довольством и благополучием, он показался Северцеву совсем не похожим на Сашку-свистуна, каким он знал его почти четверть века назад по Горному институту…
В те времена Птицын любил выступать на концертах с художественным свистом, за что и получил свое малореспектабельное прозвище. Сейчас Северцев смотрел на почти лысую, с жалкими волосиками на висках и затылке, голову, на желтое одутловатое лицо с заплывшими глазками, красноватым острым носом, — и в его сердце шевельнулась грусть.
Начальник главка закончил разговор по обоим телефонам ясными и краткими указаниями: «Давай жми!» — сказал он в одну трубку, «Давай, давай!» — в другую. Потом со вздохом откинулся на спинку кресла и, укоризненно глядя на Северцева пустыми глазами, с начальственной печалью изрек:
— Подвел ты нас, Михаил Васильевич! Послал я тебя на ликвидацию прорыва, а ты даже плана не дотянул… И когда!.. К Октябрьскому празднику!..
— Надеюсь, ты интересуешься не только тем, как комбинат выполнял отдельный план к торжественной дате, а главным образом — причинами постоянного отставания… Я привез подробный анализ работы. Здесь и предложения комбината. — Северцев развернул скрученную в трубку бумагу. — Надо помочь им, во всяком случае хоть не мешать работать нашими запретами.
— Опять ту же песню затянул, бунтарь. Тебе что, не нравятся главковские порядки? На рудниках лучше? Так поезжай туда, — зло отрезал Птицын.
— А тебе они нравятся? — уточнил Северцев.
— Нравятся они мне или не нравятся — не суть важно, не я их устанавливал и не мне их изменять. И по-дружески тебе советую — живи сам и другим не мешай. О жизни как-нибудь потом поговорим, а сейчас заместитель министра ждет сводку по главку, а ее нет: ряд предприятий задерживает телеграммы, междугородная, как на грех, переносит заказы на разговоры… А в общем, брат, дело, скажу тебе, табак. Только это между нами!.. Имею сведения…
Телефонная трель прервала Птицына. Он снял трубку, ответил: «Слушаю» — и тут же нажал звонок. Вбежала тучная секретарша. Он крикнул:
— Скажите, чтобы немедленно обработали сводку за октябрь! — И, положив трубку, взяв из-под руки Северцева папку, извиняющимся тоном обратился к нему: — Ты уж прости, поговорим после, меня срочно вызывает Николай Федорович.
— Но есть неотложные вопросы по Сосновскому комбинату. Их тоже срочно надо решить! — попытался возразить Северцев.
— Ну и решай, пожалуйста, — зарываясь в бумаги, ответил Птицын. — Ты сам с усам…
Северцев поднялся. Пока не закончится аврал по сбору месячных сводок и Птицын не доложит их начальству, разговаривать о чем-либо другом совершенно бессмысленно.
Вот уже несколько лет Птицын жаловался на сердце, врачи держали его под наблюдением, и по этой причине он крайне редко выезжал на предприятия. Зато сводкам придавал особое значение: ведь только по ним он имел возможность судить о работе предприятий, только они были для него связующей нитью с производством…
