Птицын глазам своим не поверил, получив приказ наркома. Но вскоре успокоился и стал трезво смотреть на жизнь: попав после окончания курсов в счастливую струю, влекомый ею, он быстро возносился все выше и выше. Нужно было, пока не поздно, пускать поглубже корни в московскую землю, чтобы житейские бури не могли больше оторвать от нее.
Одно обстоятельство беспокоило главного инженера треста — неопределенность его отношений со своей секретаршей. Птицын все еще официально числился холостяком, и многочисленные, но скоротечные романы не сковывали его свободы… Не повезло ему с секретаршей: она угрожала разоблачительными заявлениями в райком партии. Однако выход, хотя и не самый желательный, нашелся. Боясь и борясь за свою феерическую карьеру, Птицын сдался перед настойчивостью женщины. Незадолго до переезда он женился. А приехав в Москву семейным человеком, получил квартиру и по настоянию оборотистой жены сразу принялся за строительство дачи.
Незаметно пролетело семь лет, спокойно прожитых за крепкой спиной начальника главка Шахова. Звезда Птицына поднялась еще выше. Она достигла зенита в ту пору, когда Шахов уехал в длительную заграничную командировку. Птицына как заместителя механически назначили начальником главка.
После возвращения Шахова из-за границы Птицын долгое время побаивался, что его попросят на прежнее место, которое он предусмотрительно держал вакантным. К его счастью, все обошлось благополучно. Шахов стал заместителем министра.
Вот тогда-то Птицын и вытребовал к себе Северцева. Нужна была рабочая лошадка. Так судьба свела их второй раз…
3
— За дружбу! — предложил Птицын и, чокнувшись с гостем, быстро опрокинул рюмку в рот, после чего крякнул и от удовольствия зажмурил глазки.
— А тебе как сердечнику коньяк не повредит?
— Мартель, ей-богу, настоящий мартель… — причмокнув, сказал Птицын. А когда вопрос Северцева дошел до его сознания сквозь некую препону, порожденную состоянием блаженной неги, добавил: — По части сердца знай: оно у меня не от вина болит. А от нашей свистопляски. — И Птицын неторопливо снова наполнил рюмки.
— Это ты о чем?
— Видишь ли, я уже десять лет как самостоятельно изучаю марксизм, но лучше всего усвоил одну диалектическую истину: все течет и изменяется. — Птицын натужно засмеялся и опрокинул в рот вторую рюмку. Кивнув головой на портрет генералиссимуса, висевший над креслом, он продолжал: — Не стало его, и начались бесконечные реорганизации. То сливали министерства, потом разливали, теперь аппарат сокращать начали, главки ликвидируем… Разрушаем, брат, то, что создавали десятилетиями, — последовало мрачное заключение.
— А может, наоборот, оздоровляем: лечим аппарат от ожирения? — подверг сомнению Северцев столь безапелляционное резюме.
— Ха! Оздоровляем… А если жирком окажешься ты?
Вошла вперевалочку Серафима Валентиновна с охапкой мелко наколотых дров, разожгла камин. Языки пламени дружно лизали сухие поленья, в комнате сразу потеплело.
Хозяйка принесла вазу с яблоками, бесшумно поставила на стол и опять исчезла.
— У меня есть точные сведения, что наш проект штатов объединенного главка не будет утвержден. Сократят на сто человек. Вместо пяти заместителей начальника главка оставят одного. Сообщение точное: сверху, — Птицын многозначительно кивнул на потолок.
В главке поговаривали, что источником его информации «сверху» обычно была секретарша министра, близкая знакомая Серафимы Валентиновны. Так или иначе, это было секретом Птицына. Многие верили в его особые связи с высшими сферами.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовался Северцев, подкидывая в камин суковатое поленце.
— Это, как говорится, не суть важно. Важно, что знаю. Завтра в этом убедишься и ты… Что намерен делать? — в упор глядя на гостя, спросил Птицын.
— Я не понимаю твоего вопроса, — помедлив, ответил тот.
Птицын деланно рассмеялся:
— Хитришь, дружище… — Подняв рюмку и полюбовавшись игрой света в темной золотистой влаге, он продолжал: — Послушай, Миша, хочу как бывший актер продекламировать стихотворение, которое прямо касается нас с тобой…
Помнишь наши встречи,
споры и мечты?
