Инженер Северцев - страница 13
— Ее видно со всей округи, — похвалился Птицын. И смущенно добавил: — Голубятня у меня там, понимаешь?
Северцев покосился на него:
— А ты, голубятник, оказывается, живешь с фарсом!
— Знай наших! Батька мой, маломощный середняк, щи лаптем хлебал, а сын в люди выбился… — степенно согласился хозяин.
— Да-а… Домина-то у тебя — дворец! Сколько же в нем комнат?
— Четыре наверху и четыре внизу.
Грузно ступая кирзовыми сапогами по хрустящей гаревой дорожке, Птицын повел гостя дальше.
— Дачу скоро десять лет как строю. Сразу после войны начал. Страху натерпелся! ОБХСС проверял, откуда что взято. Да в то время с материалами было попроще! В общем, бог миловал. Фонтан у террасы сделаю, — он показал на вырытый котлованчик, — и на этом закончу строительные заботы. Только вот не придумаю, какой формы фонтанчик сделать… Хочется какой-нибудь этакой… Не такой, как у всех!
Он перечислил: в саду пятьдесят фруктовых деревьев, триста ягодных кустов, две тысячи кустов клубники. За домом Птицын показал на ряды длинных огородных грядок.
— Уже несколько лет овощей, ягод и фруктов не покупаем, — как бы вскользь заметил он.
— Кто же обрабатывает все это?
— Я сам, ну и… нанимаю, конечно. Это законом разрешено, — последовало поспешное добавление.
— А, собственно, зачем тебе такой дворец и эти плантации?
— В жизни всякое бывает. Под старость пригодится… Сдавать комнаты буду, открою цветочную и овощную лавку, — тут же перешел на шутливый тон Птицын.
На веранде гостя встретила Серафима Валентиновна — рыхлая высокая блондинка. Она была в белом переднике. На столе стоял медный таз с дымящимся душистым вареньем и стеклянные банки.
— Все лето возилась с разными вареньями, вот только что, можно сказать, управилась наконец… Извините, я на минутку… — Переваливаясь из стороны в сторону грузным телом, как утка, Серафима Валентиновна удалилась в комнаты.
— Хозяйка! У нее даже рябина даром не пропадает. Ты собери-ка нам на стол, толстушечка! — крикнул вдогонку супруг, хитро подмигнув гостю.
Они прошли в кабинет — просторную комнату с кафельным камином, массивным дубовым столом, над которым были прибиты оленьи рога. Усевшись в мягкое кожаное кресло, Птицын достал из стеклянного шкафчика бутылку с яркой этикеткой и две рюмки с позолоченным ободком. Ласково погладив этикетку и показав ее Северцеву, радушный хозяин наполнил рюмки темной влагой.
Почти четверть века тому назад пришел в Горный институт Саша Птицын. Носил он залатанный зипун, ватные штаны и стоптанные сапоги, а в деревянном сундучке имел при себе смену исподнего белья. Был Саша веселый и смешной парень, больше всего на свете любил гонять голубей, и его чуть было не выдворили из студенческого общежития за неоднократные попытки оборудовать там голубятню…
Учился он неважно, и профкому часто приходилось после полученной Сашей очередной двойки отвоевывать у деканата стипендию, чтобы дать возможность сыну маломощного середняка продолжать учебу, в успешное окончание которой, впрочем, верили немногие. Жил Саша безалаберно, всегда без денег, разговаривал только о еде и голубях, от общественной работы отлынивал, в комсомол не вступал, утверждая, что еще «не созрел».
Он очень хотел стать артистом и даже на две недели уехал с бригадой синеблузников в подшефное село. Но эта поездка не принесла ему славы. Сашу отчислили из бригады, так как, кроме умения свистеть, он не обладал никакими артистическими данными.
Птицын в те годы был известен и как в некотором роде литератор: он написал трактат под оригинальным названием «В помощь начинающему арапу-студенту». Труд свой юный муж науки посвятил многостороннему исследованию одной проблемы — как сдавать зачеты и экзамены не готовясь. Сей трактат наконец принес автору славу, но достаточно скандальную, за которую пришлось дорого заплатить: преподаватели стали спрашивать его еще жестче, и Саша сам испытал, как плохо бывает, когда практика не может подняться до высоты теории. Он уже не расставался с двойками.
Птицын был постоянной жертвой студенческой конвенции, гласившей, что студент-«хвостист» до ликвидации «хвоста» отлучается от спортивных тренировок, культпоходов и вечеринок. Самым страшным наказанием «хвостистам» был запрет посещать общежития медицинского и педагогического институтов, где у многих горняков — по старой традиции этих учебных заведений — имелись подружки, которые впоследствии в большинстве случаев становились женами молодых горных инженеров и вместе с ними уезжали в тайгу. Спортом Птицын не занимался, возлюбленной ни среди «медичек», ни среди «учителок» у него не было, но что касалось вечеринок, где можно было бесплатно выпить и закусить, то здесь он оказывался злостным нарушителем конвенции. Он не пропускал ни одной, с жаром доказывая, что виновниками его «хвостов» являются только профессора-звери, которых следовало еще в 1917 году перевешать на фонарных столбах за нелояльное отношение к крестьянским самородкам…
