Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел Хольман.
— Джон!
— Оставь меня в покое. — Я сбросил его руку. — Зачем ты вмешиваешься?
— Уже поздно, — сказал он. — Я начал беспокоиться. — Он взглянул вниз, на долину, и я понял, что он имел в виду. — Пойдем на корабль.
— Нет. — Я шагнул в сторону. — Оставь меня в покое.
— Не дури, — сказал он хриплым от злости голосом. — Сколько раз я должен повторять тебе, что это — иллюзия?
— Какое это имеет значение. — Я посмотрел на долину. — Я верю в это. Он живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.
— Иллюзия, — повторил Хольман. — Мечта.
— Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. — Я взглянул на него. — Не беспокойся, я верю тебе.
— И надолго хватит твоей веры? — Он выругался, грубо и зло. — Черт возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать растрачивать себя понапрасну.
— Да. — Я шагнул в сторону корабля. — Работа. Меня будут искать.
— Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то, чему ты учился, а не нянчиться c кучкой туристов. — Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза. — Когда-нибудь ты попытаешься забыть, чтo этo иллюзия. Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать тебе, что тогда произойдет?
— Нет. — Я посмотрел вниз. — Не нужно.
— Пора образумиться, Джон, — сказал он устало. — Ты должен вернуться к своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?
Довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал моего возвращения.
По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка, и на это были свои причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью.
Проходили часы, и пассажиры переменились. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в споры. После первой высадки никто не пытался собирать сувениры. И не потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было как-нибудь справиться; скорее, они боялись, что планета лишится даже малой части того, что рождало такую чудесную музыку.
Наступила вторая ночь и прошла очень быстро. Рассвет залил горизонт сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний ветер тронул колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой. Все слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и красота Ахерона переполняла их души и сердца.
Потом, когда корабль готовился к отлету, пропала Лора Амхерст. Это известие принес мне Хольман, в его глазах стоял ужас.
— Вдова, — сказал он. — Колокольчики. Черт возьми, ты должен был быть внимательнее.
— Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но мне кажется, я знаю, гДe oна.
— В долине? — опередил он меня. — Ты уверен в этом?
— Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. — Я бросился к двери. — Я приведу ее.
Я побежал прочь от корабля, продираясь сквозь кусил, не обращая внимания на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку, — звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений, Я свернул с протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я мчался наперегонки с ветром, и когда я добежал, все мое тело было изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Айхерст, с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.
— Лора! — Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.
Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко, стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и слушать.
— Этого нет на самом деле. Все это иллюзия. — крепко прижимал ее к себе, предупреждая внезапное движение. — Ваш муж?
— Вы знаете? — Она ловила мой взгляд. — Вы знаетe. Правду говорили. Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.
— Нет. — Я искал слова, которые могли бы разубедить ее. Сколько раз я слышал их, сотни раз повторяли их Хольман и другие, но все же я с трудом находил их. — Это обман чувств. Приходишь сюда и слушаешь звуки, которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те, которые больше всего хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа, смех и слезы тех, кого уже нет. Человеческое сознание — странная вещь, Лора. Оно воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то, что есть на самом деле.
