— Неужто так и было? — недоверчиво заметила Тамара. — Куда же смотрели родители?
— К счастью, такого рода лагерей было не так уж и много, — сказал Петр-Амая. — В большинстве районов дети все же приучались к настоящему труду. Они-то и построили коммунизм, а не те, кто отдыхал в роскошных пионерских лагерях…
Френсис не поняла и половины из этих разговоров.
Потом, вечером, она спорила с Петром-Амаей, доказывая ему, что это не так уж плохо, если дети живут в роскоши.
А он вспоминал студеные утра, когда так хотелось хотя бы еще на полчасика растянуть сладкий утренний сон. Но властный отцовский голос уже будил. Надо было выскакивать голым из дома в стужу, иногда в пургу. Это входило в систему физической подготовки уэленских мальчишек с шести-семилетнего возраста. И вообще, современное спартанское воспитание подрастающего поколения имело мало общего с тем, что было еще лет пятьдесят назад, когда считалось, что главная задача отцов и дедов — это обеспечить идущему на смену поколению «счастливое детство», под которым часто подразумевалась изнеженность, излишества в комфорте и полное забвение того, чем на самом деле будут заниматься эти мальчишки и девочки во взрослой жизни…
Задумываясь над будущим своего ребенка, Петр-Амая невольно вступал в спор с Френсис, которая почему-то опасалась того, что не успеет дитя появиться, как оно уже будет обладать ярко выраженным коммунистическим мировоззрением.
— Я хочу, чтобы наш ребенок одинаково любил и Америку, и Советский Союз, — говорила она.
— Но что-то все-таки будет милее. Хотя бы место рождения…
— Но только самую малость, — соглашалась Френсис. — Я верю, что у нашего ребенка будет такое большое сердце, что он будет любить все.
— Так же не может быть, чтобы человек одновременно был и коммунистом и капиталистом, — поддразнивал Петр-Амая.
— А почему бы и нет? А тот друг Маркса, Энгельс? Я в твоей библиотеке нашла книгу о жизни основателей коммунистического учения.
Петру-Амае трудно было спорить с Френсис, потому что иногда именно ее наивность оказывалась весьма острым и ловким оружием в полемике. И, кроме того, не хотелось огорчать ее.
Петр-Амая никогда не жил так полнокровно и наполненно. Просыпаясь среди ночи и прислушиваясь к сонному спокойному дыханию Френсис, он думал, что, наверное, в том и состоит настоящее счастье, чтобы быть рядом с любимой, делать любимую работу и наслаждаться тишиной и красотой природы.
Однако в последние дни, разговаривая по видеофону со своими земляками, Френсис все чаще становилась грустной.
Однажды вышел на связь и сам Хью Дуглас.
Шеф появился на экране видеофона как всегда ухоженный, гладко выбритый. После того, как Председатель Президиума Верховного Совета СССР оказал ему медицинскую помощь, о чем много и со вкусом писали американские газеты, у него еще более прибавилось уверенности в себе.
Хью Дуглас поинтересовался здоровьем своей помощницы, посетовал на то, что работы становится все больше, выразил зависть по поводу того, что Френсис живет в тишине и спокойствии тундры, велел беречь себя и передать привет Петру-Амае.
— Дорогая Френсис, — продолжал Хью Дуглас, — я оказался в довольно затруднительном положении. Дело в том, что твои земляки тайно живут на острове, который им не принадлежит. По соглашению с ними и с властями, с общиной Иналика, весь островок находится в распоряжении Американской администрации строительства Интерконтинентального моста. Как только уйдут льды, мы намерены устроить на берегу, как раз на том месте, где стоит поселок, новый причал…
— А что же со старым Иналиком? — тревожно спросила Френсис.
— Да с ним ничего нё будет! — заверил Хью Дуглас. — Речь идет о том, что охотники больше не смогут причаливать со своими байдарами и вельботами к месту, которое будет занято причалом… У меня большая надежда на вас. Поговорите, пожалуйста, с вашим отцом, с людьми. Может, они вас послушаются?
— Я попробую, — неуверенно пообещала Френсис.
— Надеюсь на ваше сотрудничество в этом деликатном деле, — сказал Хью Дуглас. — Я не хочу в данном случае обращаться к закону. Когда мы договаривались об уступке Малого Диомида, как будто никаких проблем не предполагалось. Я уважаю чувства ваших земляков, но, честно говоря, кое-чего не понимаю…
