– Все эти недели после того, как мы с компьютером выиграли деньги, я только и делаю, что исполняю приказы различных незнакомцев! – воскликнул Род. – Неужели я не могу хоть раз сделать что-то самостоятельно?
Хозяин кошек сочувственно посмотрел на него.
– Никто из нас не может. Мы можем считать себя свободными. Наши жизни создают люди, которых мы знаем, места, которые мы посещаем, работа или хобби, которые нам выпадают. Буду ли я мертв через год? Я не знаю. Вернешься ли ты через год на Старую Северную Австралию, всего лишь семнадцатилетний, но богатый, мудрый и на пути к счастью? Я не знаю. Тебе выпала удачная полоса. Взгляни на это так. И я – часть этой удачи. Если ты погибнешь здесь, причина будет не во мне, а в перенапряжении тела в схватке с устройствами, которые давным-давно одобрила госпожа Гороке, – устройствами, которые лорд Жестокость вручил единственному недочеловеку во вселенной, что наделен правом как угодно изменять настоящих людей без прямого человеческого присмотра. Я всего лишь проявляю людей, подобно тому, как древний человек проявлял фотографию на куске бумаги, подвергнутом освещению различной интенсивности. Я не тайный судья, как твои люди в Саду смерти. Ты будешь противостоять самому себе, а я – лишь помогать, и наружу выйдешь иной ты – такой же, но чуть лучше тут, чуть гибче здесь. Кстати, это кошачье тело немного осложнит мне задачу. Мы справимся, Род. Ты готов?
– К чему?
– К испытаниям и переменам вон там. – Хозяин кошек кивнул на дверь с надписью: «Зал ненависти».
– Наверное, – ответил Род. – У меня нет выбора.
– Нет, – согласился Хозяин кошек сочувственно и почти печально, – уже нет. Выйдя за эту дверь, ты станешь нарушившим закон человеком-котом, которому грозит опасность быть немедленно испепеленным роботами-полицейскими.
– Пожалуйста, – попросил Род, – проиграю я или выиграю, можно мне в любом случае один из этих капских треугольников?
Хозяин кошек улыбнулся.
– Обещаю: если ты его хочешь, значит, получишь. – Он махнул на дверь. – Входи.
Род не был трусом, но когда он шагал к двери, ноги у него подкашивались. Дверь распахнулась сама по себе. Он вошел, уверенно, но с испугом.
Темнота в комнате казалась чернее черного. Это была тьма слепоты, лицо, на котором никогда не было глаз.
Дверь закрылась, и Род словно поплыл в темноте, такой она была ощутимой.
Он будто ослеп. Он будто никогда не мог видеть.
Но мог слышать.
Он слышал, как его собственная кровь пульсирует в голове.
Он мог обонять – это у него отлично получалось. И этот воздух… этот воздух… этот воздух пах ночью на сухих равнинах Старой Северной Австралии.
Запах заставил его почувствовать себя маленьким и напуганным. Он напомнил ему о повторениях детства, об искусственных утоплениях в лабораториях, куда он отправлялся, чтобы заново родиться.
Он вытянул руки.
Пустота.
Он аккуратно подпрыгнул.
Потолка не было.
Воспользовавшись фермерским приемом, к которому прибегали во время пыльных бурь, он осторожно оперся на ступни и ладони и по-крабьи засеменил на двух ногах и одной руке, другой рукой прикрывая лицо. Через несколько метров он наткнулся на стену и пошел вдоль нее.
По кругу.
А вот и дверь.
Новый круг.
Он закружился с большей уверенностью. Он не мог сказать, из чего сделан пол – из асфальта или какой-то грубой, истертой плитки.
Снова дверь.
Голос заговрил с ним.
Заговрил! И он услышал.
Он посмотрел вверх, в пустоту, которая была тусклее слепоты, почти ожидая увидеть огненные слова, такими четкими они казались.
Севстралийский голос произнес:
Род Макбан – человек, человек, человек.
Но что такое человек?
(Взрыв безумного, скорбного смеха.)
Род сам не заметил, как вернулся к детским привычкам. Он сел, раскинув вытянутые ноги под прямым углом. Поставил ладони за спиной и отклонился назад, чтобы вес тела немного вытолкнул его плечи вперед. Он знал идеи, которые последуют за словами, но не знал, почему их ждет.
В комнате возник свет, как он и ожидал.
Изображения были маленькими, но казались настоящими.
Мужчины, женщины и дети, дети, женщины и мужчины входили в поле зрения Рода и выходили из него.
