– Суздаль, мадам и сэр, бывший капитан крейсера. Объявлена тревога. Хочу доложить, что я… я… я не вполне готов к битве.
И он уснул.
Мягкий, но безапелляционный голос госпожи Да заставил его глаза вновь открыться.
– Капитан, почему здесь объявили тревогу? Зачем вы к нам пришли?
– Вы, мадам, и этот господин с ушами кажетесь достойнейшими представителями нашей группы. Я подумал, у вас будут приказы.
Мерсер огляделся в поисках господина с ушами. Им оказался он сам. Тогда его лицо было почти полностью скрыто порослью новеньких ушек, но он не обращал на них внимания, разве что ожидал, что Б’диккат в должный срок срежет их, и дромозои наградят его чем-то иным.
Доносившийся из хижины шум достиг пронзительной оглушительности.
Многие члены стада зашевелились.
Некоторые открыли глаза, огляделись, пробормотали: «Это шум», – и вернулись к счастливым суперкондаминовым грезам.
Дверь хижины распахнулась.
Б’диккат выбежал наружу без своего костюма. Они никогда не видели его снаружи без защитного металлического костюма.
Б’диккат кинулся к ним, безумно огляделся, узнал госпожу Да и Мерсера, подхватил обоих, зажал под мышками и побежал обратно к хижине. Швырнул людей через двойную дверь. Они приземлились с кошмарным грохотом и развеселились от силы удара. Затем соскользнули по наклонному полу в комнату. Несколько секунд спустя появился Б’диккат.
– Вы люди – или были ими, – рявкнул он. – Вы понимаете людей. Я лишь подчиняюсь им. Но этому я подчиняться не стану. Взгляните!
На полу лежали четыре прекрасных человеческих ребенка. Двое младших, судя по всему, были близнецами лет двух. Двое старших – девочкой лет пяти и мальчиком лет семи. У всех были запавшие веки. У всех виднелись тонкие красные линии на висках, а сбритые волосы показывали, как был удален мозг.
Не обращая внимания на опасность дромозоев, Б’диккат стоял рядом с госпожой Да и Мерсером и кричал:
– Вы настоящие люди! Я – всего лишь корова. Я исполняю свой долг. Но это в него не входит. Это дети.
Уцелевшие мудрые уголки разума Мерсера испытали шок и неверие. Было трудно не упустить это чувство, ведь суперкондамин накатывал на сознание подобно гигантскому приливу, заставляя все казаться милым. Передний план разума, напоенный наркотиком, сказал: Как приятно, что среди нас появятся дети! Но уцелевшие глубины разума, хранившие честь, о которой он ведал, прежде чем попал на Шайол, прошептали: Это преступление хуже всех тех, что совершили мы! И его совершила Империя.
– Что ты сделал? – спросила госпожа Да. – Что можем сделать мы?
– Я попытался связаться со спутником. Поняв, о чем я толкую, они отключились. Ведь я не человек. Главный врач велел мне делать свою работу.
– Доктор Вомакт? – спросил Мерсер.
– Вомакт? – удивился Б’диккат. – Он умер сто лет назад от старости. Нет, связь разорвал новый доктор. У меня нет человеческих чувств, но я родился на Земле, и во мне течет земная кровь. У меня есть эмоции. Простые коровьи эмоции! Этого я допустить не могу.
– Что вы сделали?
Б’диккат поднял глаза к окну. Огромное лицо светилось целеустремленностью, которая, даже без наркотика, вызывавшего у людей любовь к нему, делала его похожим на отца этого мира – ответственного, достойного, бескорыстного.
Он улыбнулся.
– Полагаю, за это меня убьют. Но я включил Галактическую тревогу – все корабли сюда.
Госпожа Да села на пол и сказала:
– Но это только для новых захватчиков! Это ложная тревога. – Она взяла себя в руки и встала. – Ты можешь прямо сейчас срезать с меня эти штуки на случай, если явятся люди? И добыть мне платье? И у тебя есть что-нибудь против действия суперкондамина?
– Именно этого я и хотел! – воскликнул Б’диккат. – Я не приму этих детей. Вы будете командовать мной.
Прямо там, на полу хижины, он подрезал госпожу Да в соответствии с нормальными людскими пропорциями.
Пары едкого антисептика заполнили комнату. Время от времени задремывавший Мерсер счел все это крайне драматичным и милым. Затем он почувствовал, как Б’диккат подрезает и его тело. Человек-бык открыл длинный-предлинный ящик и убрал туда срезанные образцы; судя по температуре, это был холодильник.
