Род мог общаться с ним через удлинитель, который шел в провал со спрятанными сокровищами. Иногда он беседовал с ним через переговорную точку в поле, которая детально воспроизводила блестящий красно-черный металл старого компьютера. Или он мог прийти в это странное здание, во Дворец ночного губернатора, и, подобно древним почитателям Артемиды, воскликнуть: «Велика ты, о Артемида Эфесская!» Если он входил таким образом, перед ним возникала полнофункциональная консоль, которую автоматически разблокировало его присутствие, как ему показал его дед три детства назад, когда старик Макбан еще питал надежды, что Род станет обычным севстралийским мальчиком. Дед, использовав собственный личный код, разблокировал панель доступа и предложил компьютеру сделать защищенную от случайных ошибок запись Рода, чтобы машина всегда узнавала Родерика Фредерика Рональда Арнольда Уильяма Макартура Макбана CLI, какого бы возраста тот ни достиг, как бы ни покалечился или ни замаскировался, каким бы больным или отчаявшимся ни вернулся к машине своих праотцов. Старик даже не поинтересовался у компьютера, каким образом проводилась идентификация. Он ему доверял.
Род поднялся по ступеням Дворца. Своим вторым зрением он видел сверкающие колонны с древней резьбой; он не знал, почему может видеть в ультрафиолете, поскольку не замечал различий между собой и другими людьми по части глаз, разве что у него чаще болела голова от долгого пребывания на улице при слабой облачности. Но в такие моменты, как этот, эффект был потрясающим. Это было его время, его храм, его собственное место. Он мог видеть, в отраженном Дворцом свете, то, ради чего многие его родственники выбирались по ночам из дома. Они тоже видели Дворец – частью семейного наследия была способность созерцать храм, которого не могли видеть друзья, – но не могли в него войти.
Он один мог.
– Впусти меня, компьютер! – крикнул Род.
– Запрос избыточен, – ответил компьютер. – Вход для тебя всегда открыт. – У него был мужской севстралийский голос, в котором звучали театральные нотки. Род не был уверен, что этот голос принадлежал его собственному предку; когда он прямо спросил компьютер, чей голос тот использует, машина ответила: «Данная информация была удалена из моей памяти. Я не знаю. Исторические свидетельства указывают на то, что это был мужчина, который жил в то время, когда меня здесь установили, уже пожилой, когда была сделана запись».
Род ощущал бы себя энергичным и умным, если бы не чувство благоговения, которое ему внушал Дворец ночного губернатора, ярко сиявший под темными севстралийскими облаками. Он хотел сказать что-нибудь легкомысленное, но смог только пробормотать:
– Вот я.
– Принято и учтено, – сообщил компьютерный голос. – Будь я человеком, принес бы тебе поздравления, поскольку ты еще жив. Но я компьютер, и у меня нет мнения на этот счет. Я просто отмечаю факт.
– Что мне теперь делать? – спросил Род.
– Слишком общий вопрос, – ответил компьютер. – Хочешь выпить воды или посетить уборную? Я могу показать, куда идти. Хочешь сыграть со мной в шахматы? Я могу выиграть ровно столько партий, сколько ты скажешь.
– Заткнись, идиот! – крикнул Род. – Я имел в виду не это.
– Компьютеры становятся идиотами, только когда ломаются. Я не сломан. Следовательно, обращение «идиот» применено ко мне некорректно, и я удалю его из своей памяти. Пожалуйста, повтори вопрос.
– Что мне делать со своей жизнью?
– Ты будешь работать, женишься, станешь отцом Рода Макбана сто пятьдесят второго и еще нескольких детей, умрешь, и твое тело с большими почестями запустят на бесконечную орбиту. Ты хорошо справишься.
– А если я этой же ночью сломаю шею? – возразил Род. – Тогда ты окажешься неправ.
– Я окажусь неправ, но вероятность все равно в мою пользу.
– Что мне делать с почсеком?
– Повтори.
Роду пришлось рассказать историю несколько раз, прежде чем компьютер понял.
– Я не обладаю данными касательно этого человека, которого ты столь путано именуешь то Хьютоном Саймом, то Пылким Простаком, – сказал он. – Его личная история мне неизвестна. Шансы против того, что ты сможешь убить его незамеченным, составляют одиннадцать тысяч семьсот тринадцать к одному, поскольку слишком много людей знают тебя и знают, как ты выглядишь. Я вынужден предоставить тебе самому решать проблему почсека.
