Это произошло в Земплепорте, величайшем из зданий, мельчайшем из городов, возвышавшемся на двадцать пять километров на западном побережье Меньшего моря Земли.
Кабинет лорда Жестокость располагался перед четвертым клапаном.
I
В отличие от большинства лордов Инструментария, Жестокость любил утреннее солнце и потому без всякого труда обустроил свой кабинет и апартаменты там, где ему хотелось. Глубина его главного кабинета составляла девяносто метров, высота и ширина – двадцать. За ним лежал «четвертый клапан», занимавший почти тысячу гектаров. Он имел форму спирали и напоминал огромную улитку. Обитель лорда Жестокость, несмотря на свои размеры, была всего лишь «голубиным гнездом» в глушителе на краю Землепорта. Землепорт стоял, подобно гигантскому бокалу, протянувшись от магмы до верхних слоев атмосферы.
Его построили во время крупнейшей механической показухи в истории человечества. Хотя у людей с самого начала последовательной истории были ядерные ракеты, они использовали химические ракеты, чтобы загружать межпланетные корабли с ионными и ядерными двигателями или собирать фотонные парусники для межзвездных путешествий. Недовольные проблемами, связанными с доставкой предметов в небо по частям, люди разработали ракету в миллиард тонн – и обнаружили, что она уничтожала любую местность, где садилась. Даймони – люди земного происхождения, вернувшиеся из дальнего космоса – помогли землянам построить ракету из погодоустойчивого, стрессоустойчивого, нержавеющего и долговечного материала. Потом они улетели и больше не возвращались.
Жестокость часто оглядывал свою квартиру и гадал, каково здесь было, когда раскаленный добела газ с визгом, приглушенным до шепота, врывался из клапана в его камеру и шестьдесят три ей подобных. Теперь в его жилище была задняя стена из толстого бруса, а сам клапан превратился в огромную пещеру, в которой обитали дикие звери. Никому больше не требовалось так много места. Камеры были полезны, но клапан ни на что не годился. Плоскоформирующие корабли с шелестом слетали со звезд и приземлялись в Землепорту из юридических соображений, но они были бесшумными и определенно не выпускали раскаленных газов.
Жестокость посмотрел на высокие облака далеко внизу и сказал себе:
– Хороший день. Приятный воздух. Все спокойно. Надо поесть.
Жестокость часто обращался к себе подобным образом. Он был оригиналом, даже чудаком. Член верховного совета человечества, он страдал от проблем – но не личных. У него над кроватью висела картина Рембрандта – единственная известная во всем мире; а он сам, вероятно, был единственным, кто мог ее оценить. На задней стене его квартиры висели гобелены забытой империи. По утрам солнце играло ему большую оперу, приглушая, высветляя и меняя цвета, и он почти мог представить, будто прежние дни ссор, убийств и трагедий вернулись на Землю. Он хранил экземпляр Шекспира, экземпляр Коулгроува и две страницы из Книги Екклесиаста в запертом ящике рядом с кроватью. Лишь сорок два человека во Вселенной могли прочесть древний английский язык, и одним из них был Жестокость. Он пил вино, которое делали его собственные роботы в его собственных виноградниках на Закатном побережье. В общем, он был человеком, который устроил свою личную жизнь с удобством, эгоизмом и благополучием, дабы щедро тратить свои таланты на работу.
Проснувшись в то конкретное утро, он понятия не имел, что в него вот-вот влюбится прекрасная девушка; что, проработав в правительстве больше сотни лет, он вот-вот найдет на Земле другое правительство, такое же сильное и почти такое же древнее; что он добровольно вступит в тайный сговор и подвергнет себя опасности ради дела, которое будет понимать лишь отчасти. Все это было милосердно скрыто от лорда Жестокость, и единственный вопрос, возникший у него по пробуждении, заключался в том, выпить или не выпивать стаканчик белого вина за завтраком. На сто семьдесят третий день каждого года он непременно ел яйца. Они были редким лакомством, и он не хотел избаловать себя, съев слишком много, но не желал и лишить себя удовольствия и отказаться от них вовсе. Он бродил по комнате, бормоча:
