Внезапно все вокруг залил свет. Это было дикое электричество, которое древние называли молнией. Позже я узнал, что оно часто встречается в областях за пределами радиуса действия погодных машин. Быстрый, яркий свет озарил белое лицо, таращившееся на нас. Он висел на тросах под нами. Его рот был распахнут – видимо, он кричал. Я никогда не узнаю, выражало ли его лицо «страх» или величайшее счастье. Оно было крайне возбужденным. Свет погас, и мне почудилось эхо крика. Я телепатически потянулся к его разуму, но ничего не нашел. Лишь какая-то упрямая, глупая птица отправила мне: Нет-нет-нет-нет-нет!
Вирджиния напряглась и задергалась в моих объятиях. Я позвал ее по-французски. Она не услышала.
Тогда я позвал мысленно.
Там был кто-то еще.
Разум Вирджинии с отвращением швырнул мне: Кошачья девица. Она хочет ко мне прикоснуться!
Вирджиния извернулась. Внезапно в моей правой руке осталась лишь пустота. Даже в тусклом свете я увидел отблеск золотого платья, мелькнувшего над краем пропасти. Потянулся разумом и услышал крик: Пол, Пол, я люблю тебя. Пол… помоги мне!
Ее тело рухнуло вниз, и мысли угасли.
Кем-то еще оказалась К’мелл, которую мы встретили в коридоре.
Я пришла за вами обоими, сказала она мне. Хотя птицам до нее не было дела.
Какое отношение к этому имеют птицы?
Ты их спас. Ты спас их птенцов, которых убивал рыжеголовый человек. Мы все тревожились о том, как вы, настоящие люди, поступите с нами, когда станете свободными. Мы это выяснили. Некоторые из вас плохие и убивают иные виды жизни. Другие – хорошие и защищают жизнь.
И это все, к чему сводится хороший и плохой? – подумал я.
Наверное, мне не стоило терять бдительность. Людям не нужно разбираться в драках, но гомункулам нужно. Их вывели в битвах, и они служили в трудные времена. К’мелл, девушка-кошка, резко ударила меня кулаком в подбородок. У нее не было наркоза, а спустить меня вниз по тросам во время «тайфуна» – даже будучи кошкой – она могла лишь в бессознательном, расслабленном состоянии.
Я очнулся в своей комнате. Я чувствовал себя очень хорошо. Рядом был робот-врач. Он сказал:
– Вы испытали шок. Я уже связался с подкомиссаром Инструментария и могу стереть ваши воспоминания за последние сутки, если вы того пожелаете.
У него было приятное лицо.
Где ревущий ветер? Где воздух, обрушивающийся на нас, подобно камням? Вода, мчащаяся там, где ею не управляют погодные машины? Где золотое платье и безумное, алчущее страха лицо Максимилиана Махта?
Я подумал обо всем этом, но робот-врач, не будучи телепатом, моих мыслей не уловил. Я пристально посмотрел на него и воскликнул:
– Где моя настоящая любовь?
Роботы не могут фыркать, но этот попробовал.
– Голая девушка-кошка с пылающими волосами? Она отправилась на поиски одежды.
Я уставился на него.
В его консервативном механическом умишке варились собственные мерзкие мыслишки.
– Должен признать, сэр, что вы, «свободные люди», действительно меняетесь очень быстро…
Кто будет спорить с машиной? Отвечать было ниже моего достоинства.
Но как насчет другой машины? Двадцать одна минута. Как это могло получиться? Откуда она могла знать? С той машиной мне спорить тоже не хотелось. Должно быть, это была очень мощная старая машина, пережиток эпохи древних войн. Я не собирался выяснять. Некоторые люди называли ее богом. Я никак ее не называю. Я не нуждаюсь в «страхе» и не предлагаю вернуться на Бульвар Альфа-Ральфа.
Но послушай, о сердце мое! Как ты сможешь снова вернуться в кафе?
Вошла К’мелл, и робот-врач вышел.
