Несмотря на охватившее ее исступление, Элейн ощутила стыд. Возможно, она спала, но даже для сна это было чересчур. Она начала закрывать свой разум, и ей пришло в голову, что следует отпустить руки Охотника и девочки-собаки.
Но тут вспыхнул огонь…
VI
Огонь выскочил из пола, неосязаемо обжигая. Элейн ничего не почувствовала… хотя ощущала прикосновение детской руки.
Всем довольные вполне, дамы прыгают в огне, произнес глупый голос из ниоткуда.
Погребальный наш костер полыхает на весь двор, сообщил другой.
Гори, гори ярко, скоро будет жарко, поведал третий.
Внезапно Элейн вспомнила Землю, но не ту Землю, которую знала. Она была С’джоан – и не С’джоан. Она была высоким, сильным человеком-обезьяной, неотличимым от настоящего человека. Он(а) с огромной настороженностью шагал(а) через Мирную площадь в Ан-фанге, Старую площадь Ан-фанга, где берут начало все вещи. Он(а) заметил(а) разницу. Некоторые здания отсутствовали.
Настоящая Элейн подумала: Так вот что они сделали с ребенком – записали ей воспоминания других недолюдей. Тех, что отваживались на смелые поступки и путешествовали.
Огонь погас.
На мгновение Элейн увидела черно-золотую комнату, чистую и целую, а потом в нее хлынул зеленый океан с белой пеной. Вода обрушилась на них троих, но они не промокли. Зелень омывала их, без давления и удушья.
Элейн была Охотником. Огромные драконы парили в небесах над Фомальгаутом III. Она поднималась на холм и пела песню, полную любви и желания. У нее был разум Охотника, его воспоминания. Дракон почувствовал Охотника и спикировал на землю. Колоссальные крылья рептилии были прекрасней заката, изящней орхидей. Их взмахи были легкими, как дыхание младенца. Элейн была не только Охотником, но и драконом; она ощутила, как встретились разумы, и дракон умер счастливым.
Вода исчезла, а вместе с ней – и С’джоан с Охотником. Элейн была уже не в комнате. Она была напряженной, усталой, встревоженной Элейн, высматривавшей на безымянной улице недостижимые цели. Ей нужно было делать то, чего нельзя было сделать. Не та я, не то время, не то место – и я одна, одна, одна, вопил ее разум. Комната вернулась; руки Охотника и маленькой девочки – тоже.
Начал подниматься туман…
Очередной сон? – подумала Элейн. Мы еще не закончили?
Но где-то звучал новый голос, голос, скрипевший, как пила, что режет кость, как измельчитель сломавшейся машины, что по-прежнему крутится на полной скорости. Это был злой, вселяющий ужас голос.
Быть может, это действительно была «смерть», за которую ее приняли недолюди.
Ладонь Охотника выпустила руку Элейн. Элейн выпустила руку С’джоан.
В комнате находилась незнакомая женщина. На ней была перевязь представителя власти и трико путешественника.
Элейн уставилась на нее.
– Ты будешь наказана, – произнес ужасный голос, теперь исходивший от женщины.
– Ч-ч-что? – запинаясь, выговорила Элейн.
– Ты модифицируешь недочеловека без разрешения. Я не знаю, кто ты, но Охотник должен знать, что это запрещено. Само собой, животное придется умертвить, – сказала женщина, глядя на маленькую С’джоан.
То ли приветствуя незнакомку, то ли представляя ее Элейн, Охотник пробормотал, словно не знал, что еще сказать:
– Госпожа Арабелла Андервуд.
Элейн не могла поклониться, хотя и желала.
Маленькая девочка-собака удивила всех.
Я твоя сестра Джоан, сказала она, и я не животное.
Судя по всему, госпожа Арабелла не поверила собственным ушам. (Элейн сама не могла понять, слышит ли слова, произнесенные вслух, или читает их в своем разуме.)
Я Джоан, и я люблю тебя.
Госпожа Арабелла вздрогнула, словно на нее плеснули водой.
– Конечно, ты Джоан. Ты любишь меня. А я люблю тебя.
Люди и недолюди встретятся на условиях любви.
– Любовь. Любовь, ну конечно. Ты хорошая девочка. И ты права.
Ты забудешь меня, сказала Джоан, до тех пор, пока мы не встретимся и не будем любить снова.
– Да, милая. До свидания.
Наконец С’джоан заговорила вслух, обращаясь к Охотнику и Элейн:
– Готово. Я знаю, кто я и что мне нужно сделать. Элейн лучше пойти со мной. Мы скоро увидимся, Охотник… если выживем.
Элейн посмотрела на госпожу Арабеллу, которая замерла, глядя перед собой, словно слепая. Охотник с мудрой, доброй, печальной улыбкой кивнул Элейн.
