— Вся информация проходила через Ашота. Борынец с Орбели виделся один-единственный раз. У них не было никакого общения.
— Его шантажировали, потому что он нарушил закон. Если придется пожертвовать Борынцом, чтобы арестовать Орбели, пусть будет так.
— Как умно! Вы готовы пожертвовать всеми на свете, только бы выиграть президентские выборы. Вам, наверно, неизвестно, что для всей грязной работы Орбели использовал Ашота. Если я сумею поймать его с поличным, то уговорю Орбели сдаться и дать показания против Ашота, чтобы отмазаться от срока.
— Забродов, со всем разберется ФСБ. Ваша помощь больше не требуется. Показное геройство никому не нужно.
— У меня все козыри на руках! Я единственный человек, который сможет поймать Орбели за руку!
— У вас был шанс, но вы его упустили, — веско сказал Коротков, властным тоном голоса давая понять, что окончательное решение уже принято и обсуждению не подлежит, тем более с таким простым смертным.
— Мне нужен еще один день. Если у меня ничего не получится, мы вместе пойдем в прокуратуру к вашему знакомому. Один день! Понимаете?
Коротков замялся и, помолчав несколько минут, неохотно процедил, словно делал Забродову величайшее одолжение:
— Ладно, у вас есть тридцать шесть часов. После чего я передам архив вне зависимости от того, поймаете вы Ашота или нет.
Коротков, гордо подняв подбородок, словно модель на неделе моды в Милане, вышел из квартиры, оставив Иллариона в тревожных раздумьях.
Забродов ходил по комнате, словно растревоженный лев по клетке в зоопарке, и, забывшись, по чистой случайности опрокинул ногой кружку с кофе. Кофе лужей растекся по паркету.
«Я потеряю средство воздействия на Багирова после того, как он узнает, что архив вне игры. Багиров не дурак и поймет, что его просто водили за нос, а потом кинули, как сопливого пацана. И нетрудно догадаться, что он поймет, кто подстроил ему такую падлу, — думал Илларион, вернувшись в объятия кожаного кресла. — Я должен что-то придумать, чтобы подстраховаться и избавиться от ненужных проблем».
Забродов включил мобильный телефон и, недолго думая, набрал Багирова. Других вариантов, кроме отчаянного блефа, не просматривалось. Перспектива лежать с пробитой башкой в собственной кровати Иллариону не улыбалась.
— Здравствуй, Эдисон. У меня для тебя есть информация. Владелец архива готов скинуть его по хорошей цене.
— Сколько?
— Двести тысяч долларов — и он твой.
— Я хочу, чтобы эти падлы ответили за тот косяк, который случился на стрелке. Меня чуть не отправили на тот свет.
— Забудь об этом, Эдисон. Хватит крови. Если ты начнешь мстить, то спровоцируешь войну и крупные разборки.
— Мне параллельно. Эти скоты должны ответить за свой гнилой базар.
Забродов хотел отговорить Багирова от мести, но тот оборвал вызов.
«Упрямый, как баран, — подумал Илларион. — Правду говорят, что если задел азербайджанца, то на тормозах он это дело не спустит. Для них честь и достоинство не пустой звук. Можешь не уважать, но видимость уважения создавать придется».
Наскоро пообедав наспех сваренным супом из куриного бульона, двух картофелин и лука и закусив это дело бутербродами с вареной колбасой, Забродов побрился, надел свою лучшую рубашку, свежие джинсы и вышел во двор.
На улице было сыро. Зябко поводя плечами, Илларион вставил в рот сигарету и, укрыв огонек зажигалки ладонью, закурил. У него давненько завелась традиция перед каким-либо ответственным мероприятием покурить на дорожку и привести таким образом свои мысли в порядок.
«Бьюик» Забродова припорошило свежим снегом, и он любовно убрал снег щеткой. Со стороны казалось, что автолюбитель обхаживает свою любимую машину, а когда закончит с работой, то уберется в теплую квартиру, где будет пить пиво и смотреть телевизор. По крайней мере, вид у Иллариона был достаточно умиротворенный, чтобы кто-нибудь мог догадаться, какие тревожные размышления оккупировали его сознание. Он уже и сам порядком запутался в той игре, которую вел на несколько фронтов. Он чувствовал себя хуже двурушника, который подмахивает и в ту, и в другую сторону.
«Эх, Забродов, Забродов, — сказал он себе, отряхивая щетку от налипшего снега. — Неужели тебя жить надоело?»
