— Тебе хорошо говорить. Ты холостяк, — с оттенком зависти сказал Сорокин. — Вот была бы у тебя семья, посмотрел бы я на тебя.
— Вот я и не лезу. Мне хватает счастья и без этого.
Приятели, как в старые добрые времена, опустошив одну бутылку, взялись было за вторую, как в дверь гулко застучали.
Илларион вздрогнул и потянулся за пистолетом. Сорокин, поднимаясь, неловко задел локтем бутылку с коньяком, и ее содержимое растеклось по письменному столу бурой лужей.
— Твою мать! — выругался Сорокин и злобно рявкнул тому, кто стоял за дверью:
— Кто?
Забродов подумал, что на месте Сорокина сидел бы тихо-тихо. Голос у полковника стал тягучим и вязким. Выпитое давало о себе знать. Не хватало только журналистов, которые сварганили бы статейку в газету или журнал о тяжелых буднях московской милиции. После такой статьи Сорокин вылетел бы из МУРа как пробка, прямиком в руки жены и тещи.
— Товарищ полковник! Убийство на Воздвиженке. Двоих расстреляли в машине. Документов при себе нет. На вид грузины какие-то…
Сорокин оглянулся на Забродова.
— Накаркал, блин!
Смачно выругавшись, полковник открыл дверь.
* * *
С непривычки Забродова развезло. И в этом не было ничего удивительного, потому что коньяк Илларион пил изредка и по особым случаям.
Он усмехнулся, вспомнив, как полковник Сорокин судорожно метался по кабинету, не зная, за что схватиться, то ли быстрее собраться и выехать на место преступления, то ли замести следы пиршества. Дежурный милиционер подозрительно смотрел на Забродова, бутылки коньяка и лужу на столе. Иллариону пришлось доходчиво объяснить начинающему служителю закона, что молчание — залог его успешной карьеры и счастливого будущего, и что он ничего не видел и с небольшим опозданием сообщил полковнику о преступлении. Словом, как умел, Илларион отмазал Сорокина. Что касается убийства, Забродов понял сразу: очередной раунд мести. Жертвы либо армяне, либо, вероятнее всего, азербайджанцы, так как наверняка армянская мафия решила показать свою власть, чтобы другим неповадно было качать свои права…
Илларион думал спуститься в метро, но потом вспомнил, что ночью оно не работает. Он собирался уже выйти из темного перехода, как его окликнули.
— Эй, мужик, стой!
Подобные высказывания никогда не нравились Забродову. Что за пренебрежительное обращение?
Пошатываясь, к нему подошел мужчина в потрепанной кожанке, с кепкой на голове и разбитым носом. По всей видимости, он успел где-то подраться. За его спиной, сложив руки на груди, стоял не менее пьяный товарищ в синтепоновой куртке.
— Дай позвонить.
Забродов, пытливо взглянув на просителя, немного помешкал, но все же достал сотовый телефон. Мужчина в потрепанной кожанке по-хозяйски сунул мобильный телефон к себе в карман и повернулся, чтобы уйти.
— Отдай телефон, — негромко попросил Илларион.
— Иди в…! — послал Забродова товарищ в синтепоновой куртке и громко заржал вместе с приятелем.
Илларион, посмотрев по сторонам, убедился, что в переходе кроме них никого нет. Он действовал молниеносно и в каком-то смысле безжалостно. Забродов наскочил сзади на мужика в потрепанной кожанке и резко ударил. Тот дернулся, словно поперхнулся, и упал как подкошенный. Товарищ в синтепоновой куртке, поняв, что дела его плохи, бросился бежать. За ним Забродов не погнался. Он забрал свой сотовый телефон и вышел из перехода, тут же тормознув такси. Илларион назвал свой адрес.
Водитель попался благодушный. Всю дорогу он подшучивал над Забродовым по поводу того, что в таком виде дома появляться нельзя: жена выгонит.
— Я холостяк со стажем, — пояснил Илларион.
— Это другое дело. Тогда с утреца опохмелишься да рассольчика огуречного попьешь, и все как рукой снимет.
— Вы только во двор не заезжайте, — предупредил Забродов. — В арке вечно чего-то ремонтники химичат. Вся дорога раскурочена. Можно подвеску повредить.
— Я к этому привычный, — ответил водитель.
Машина нырнула в темный зев арки. Илларион вспомнил, что здесь полковник Мещеряков дважды умудрился разбить левое зеркало о выступ стены.
«Жигуленку», судя по тарахтению двигателя, давно было пора на пенсию, но бравый водитель выжимал из этой машины все что можно, поэтому и домчались с ветерком. Он остановился прямо около подъезда. Илларион достал пятисотенную купюру и протянул деньги водителю. Водитель оказался порядочным человеком и хотел дать ему сдачу вплоть до копеек, но Илларион, улыбнувшись, от монет отказался.
