— Эх ты, боевик! Тебе в палатке на рынке фруктами и овощами надо торговать, а ты лезешь не в свои дела! — сплюнул Илларион. — Знаешь, как у меня рука болит, сволочь?
«Что делать? Позвонить Сорокину, чтобы приехал? — раздумывал Забродов, оттащив нападавшего к почтовым ящикам и прислонив спиной к стене, а чтобы не возмущался, вместо кляпа заткнул ему рот куском вареной колбасы. — Только не хочется мне это дело предавать огласке. Слухи дойдут до Орбели, он может догадаться, что я работаю на три стороны, и тогда все закончится гораздо печальнее, чем сейчас. Если врукопашную я еще что-то смогу сделать, то от опытного киллера не спасет и бронежилет. Потом столичная пресса будет смаковать, что, мол, бывший ГРУшник работал с преступными авторитетами и получил свое. Нет, я должен поступить проще. Вырублю этого идиота и оставлю его спать в подъезде. Сам поеду куда-нибудь. После такого променада у меня отпало желание возвращаться домой. Неизвестно, кто ждет меня в квартире. Может, и киллер. Тогда можно вызвать милицию на мой адрес из телефона-автомата, а самому переночевать в какой-нибудь замшелой гостинице. Пускай думают, что у меня все отлично. Только испоганили весь вечер, сволочи».
Правая рука налилась свинцовой тяжестью. Забродов осторожно дотронулся до нее и зашипел от боли. Он подумал, что наверняка будет гематома или сильнейший ушиб. Единственное, что радовало в этой ситуации, свою руку он чувствовал и она не висела как плеть, а сгибалась и разгибалась в локтевом суставе, следовательно, самое худшее не произошло.
— Ну что, Зорро? — обратился Забродов к нападавшему, который сидел на полу, шмыгая разбитым носом. — Спокойной ночи!
И Забродов, резко выхватив у него изо рта кусок колбасы, ребром ладони тут же стукнул по кадыку. Тот отключился. Илларион положил его на пол, словно пьяного, и вышел из подъезда, забрав с собой пакет с продуктами, слегка забрызганный кровью.
«Что ж, ко всему в жизни нужно относиться философски, — рассудил Забродов. — Случаются разные вещи, и чаще всего неприятные. Если к ним относиться серьезно, пожалуй, скоро умом тронешься. Лучше всего оставить все как есть. Если генерал Федоров узнает о моих злоключениях, то потом не оберешься хлопот. Придется все рассказывать, и самое паршивое, что я не люблю объяснять свой каждый шаг».
В свете событий уходящего дня Забродову снова пришлось проверить свою машину. Сперва он заглянул под днище, но ничего там не обнаружил. Затем Забродов поднял капот и осмотрел двигатель, после чего постучал по колесам и даже заглянул в выхлопную трубу. По своему боевому опыту, он знал, что небрежность и лень — два главных врага любой операции. Сколько было таких случаев, когда элементарно ленились проверить свое транспортное средство на предмет наличия взрывчатки, а потом взлетали на воздух?..
Забродов закурил сигарету и, влившись в транспортный поток, впервые за день почувствовал себя в безопасности. Он ощущал безмерную усталость и неистребимое желание отдохнуть.
Героян был могущественным человеком еще со времен развала Советского Союза. Никого не боясь, он проживал в особняке бывшего министра обороны Армении. Раньше Ферзь неоднократно попадался на различных финансовых преступлениях, но к уголовной ответственности не привлекался ни разу. Еще он оказывал значительную экономическую поддержку некоторым регионам Армении. Герояна неоднократно пытались сбросить с криминального трона, но у спецслужб ничего не получалось. Каждый раз его отпускали в связи с отсутствием доказательств его причастности к преступлениям.
Героян заправлял всей армянской мафией и в Москве бывал наездами, чтобы решать наиболее важные вопросы со своими подчиненными. Обыкновенно, он собирал совещание, там ругал за промашки и каждому персонально поручал новые задания.
На этот раз его приезд в Москву был вынужденным. Из России бежал Ашот, и он вызвал того к себе, чтобы узнать, что там происходит. Ашот и доложил, что у Орбели серьезные проблемы.
— Что за проблемы? Говори конкретно. Ты знаешь, что я не люблю, когда мне вешают лапшу на уши.
