— Вы что, поссорились? — спросил он, не дождавшись ответа на риторический вопрос о мухе.
— Не дождешься! — с явным удовольствием ответил Забродов и потащил из духовки дымящийся противень. — Просто у тебя по телефону был такой голос, что сразу стало ясно: либо случилась очередная неприятность, либо тебя вызвали на ковер и вставили толстенный фитиль. Либо, — заключил он, водружая противень на стол, — эти два явления последовали одно за другим с небольшим промежутком.
Он выглянул в окошко, которое выходило во двор; лица его генерал не видел, но был готов поклясться, что этот негодяй ухмыляется самым наглым и оскорбительным образом.
— Так и есть, — подтверждая догадку, заявил Забродов. — Ты настолько выбит из колеи, что рискнул в одиночку пересечь пролив между Сциллой и Харибдой и собственноручно загнал своего «мерина» ко мне во двор. Безумству храбрых поем мы песню!
— Да пошел ты! — огрызнулся генерал. — Тебе все шуточки! А у нас действительно…
— Стоп! — быстро перебил его Илларион. — Ни слова больше! Сначала лекарство. — Он в два счета закончил нехитрый процесс сервировки и водрузил на стол непочатую бутылку коньяка. — Выпей, закуси и только после этого можешь говорить. А то в тебе сейчас столько яду, что ты мне им все мясо забрызгаешь.
Мещеряков с сомнением, будто и впрямь опасался отравы, покосился на коньяк.
— Вообще-то я за рулем, — сказал он. — И на службе.
— Как хочешь, — пожал плечами Забродов. — Только учти: мяса без коньяка ты не получишь. Хочешь попусту переводить хорошие продукты — ступай в столовую управления и там запивай шашлык компотом. А заодно рассказывай свои душещипательные истории кому-нибудь другому.
— Все-таки сволочь ты, Забродов, — с чувством произнес генерал.
— Просто вызовешь водителя, и все, — раскладывая мясо по тарелкам, невозмутимо откликнулся Илларион. — На что еще нужны генеральские погоны?
Мещеряков крякнул и присел к столу, с шумом подвинув тяжелый табурет. Забродов с понимающей улыбкой поставил перед ним тарелку и плеснул в стакан на палец коньяку.
— А лимон? — попробовал закапризничать генерал.
Как и следовало ожидать, он не на таковского напал.
— А лимон получишь на светском рауте, — пообещал Забродов. — Давай жри, твое превосходительство! Для кого я старался? Закусывай, чтобы плакать мне в жилетку не просто так, а по существу, с толком и расстановкой…
Мещеряков многозначительно покосился на его «жилетку», то бишь на фартук с изображением атлетического торса. Илларион крякнул, снял фартук и, бросив его на подоконник, налил себе коньяку.
Они выпили не чокаясь и молча приступили к еде. Энергично жуя истекающее ароматным соком мясо и ощущая, как коньяк потихоньку согревает внутренности, генерал вдруг почувствовал, что это именно то, в чем он нуждался на протяжении последних нескольких дней. Не то чтобы его все это время не кормили и не поили, но только здесь, на тесноватой забродовской кухне, он неожиданно для себя получил от еды и выпивки нормальное человеческое удовольствие. Возможно, причиной тому было наложенное Илларионом табу на разговоры о деле во время еды, а может быть, виноват был сам Забродов, один вид которого внушал уверенность в благополучном исходе любого предприятия. На какой-то миг Мещеряков опять разозлился. Ну что это такое, в самом деле! Он ведь как-никак генерал, а не заблудившийся малыш, наконец-то повстречавший в лесу доброго дядю, который может отвести его домой! Но Илларион, по-прежнему не говоря ни слова, плеснул ему еще немного коньяку, и генеральское раздражение благополучно растворилось в содержимом стакана.
— Итак, — произнес Илларион в тот самый момент, когда Мещеряков осознал, что сыт и почти доволен жизнью, — что у нас стряслось на этот раз? Иными словами, как зовут твои неприятности?
— Замятин, — без предисловий откликнулся генерал.
— Иван?
Забродов никогда не забывал людей, с которыми виделся хотя бы раз, а поскольку Иван Ильич Замятин неоднократно проходил под его руководством различные спецкурсы, шлифуя боевые навыки, которыми пока ни разу не воспользовался, Илларион знал о нем все, что один разведчик может знать о другом. Та часть послужного списка полковника Замятина, о которой был осведомлен Забродов, надежно хранилась в его памяти, и Мещеряков не сомневался, что нужный файл уже извлечен из запрятанного в голове приятеля архива, бережно обтерт от пыли и бегло прочтен.
