– На этот вопрос, возможно, я могу ответить, господин фон Ульман. Есть хорошее латинское выражение «кви продест».
– То есть смотри «кому выгодно».
– Вот именно. Как вы полагаете, кому было выгодно, чтобы сейчас, ведя войну на Западе, Германия напала на СССР?
– Очевидно, что Англии, положение которой близко к катастрофическому.
– Полностью с вами согласна. А теперь сделайте следующий шаг. Прикиньте, кто из ваших непосредственных начальников симпатизирует британцам.
Вот тут гауптман задумался, а потом, по выражению одного моего знакомого, «сбледнул с лица».
– Вы что, хотите сказать, что адмирал Канарис действовал по заданию из Лондона?
– Это вы сказали, а не я. Впрочем, тут спорить с вами не буду. Прямых доказательств у меня нет, но исключить нечто подобное не могу. Во всяком случае, если судить по отношению к вашим анализам, и возможно, что не только к вашим, это вполне вероятно. – В моем времени читала я книгу, в которой высказывалось предположение о том, что Канарис был английским шпионом, но никаких серьезных документов, поддерживающих или опровергающих эту гипотезу, в ней приведено не было. Но пусть немец помучается. – А теперь мы с Англией союзники, и Германии придется плохо.
– Получается, что английские агенты сумели пробраться на самый верх нашей разведки. Я и раньше предполагал, что ничем хорошим нападение на СССР для Германии не кончится, а после ваших слов исход войны лично для меня теперь очевиден. Бедная Германия. Через несколько лет моя родина перестанет существовать как государство.
– Ну не надо так огорчаться, господин фон Ульман. Уверена, что как государство Германия после войны останется, как осталась государством после Первой мировой войны. А вот вашему фюреру и его ближнему окружению пора запасаться хорошим мылом.
Немец, да и майор с удивлением на меня посмотрели. Пришлось пояснить для бестолковых:
– Мыло потребуется, чтобы веревку хорошенько намылить.
При этих словах майор слегка искривил губы в улыбке, а немец совсем загрустил. Я поняла, что подобного пируэта он не ожидал и явно поплыл. Пора брать его тепленьким.
– Но мы немного отвлеклись, а хотелось бы поподробнее узнать о вашей деятельности на нашем фронте.
– Я отвечал за подготовку диверсионных групп для поддержки действий армий всех трех групп: «Север», «Центр» и «Юг». Но тут возникли проблемы другого рода. Если на северном участке практически все мои группы отработали отлично, то на территории вашего Западного округа в последние две недели перед началом боевых действий все пошло как-то не так. Многие заброшенные группы засыпались без каких-либо видимых причин. Нам не удалось сохранить мосты и железнодорожные пути, связь в ваших войсках продолжала работать, а группы, заброшенные для спиливания столбов и обрыва проводов, бесследно пропали. Вот меня и направили сюда для выяснения причин наших неудач. Зная об окружении вашей 3-й армии, я в том числе рассчитывал и на встречу с вами, только совсем в другой обстановке. Честно скажу, не ожидал. Порученец командующего фронтом – и вдруг принимает участие в рядовой разведоперации. Интересно, что вам скажет генерал Жуков, когда вы к нему вернетесь?
Между нами, мне самой это тоже интересно, хотя можно догадаться. Но не буду о грустном. Но вот немец только что сказал очень интересную вещь. Я здесь всего третий день, а немцам уже об этом известно. Но тут меня видело не так уж много народа. Все, можно сказать, наперечет. И тем не менее кто-то успел настучать немцам?
– Раз уж зашла речь обо мне, господин фон Ульман, то поделитесь информацией: кто и как успел вам об этом сообщить? Впрочем, как – я догадываюсь, по рации, а вот кто?
– Правильно вы догадываетесь, фрау Северова. А кто – так это шифровальщик при штабе генерала Кузнецова. Его завербовали еще в 1938-м. Надо сказать, что своей работой он вполне оправдал все деньги, которые мы ему заплатили. Даже то, что совсем недавно вся радиогруппа при штабе 3-й армии попала под бомбежку, это его работа. И о вас он почти тут же нам сообщил. Почему я так спокойно вам об этом говорю? Да просто потому, что он знает меня в лицо и видел, как меня повели сюда на допрос. Поэтому ему моя откровенность не повредит. Уверен, что он уже успел удрать.
