– Нет. Именно эти слова я тогда и слышал.
– А теперь, Эмили, подними, пожалуйста, вуаль.
Дама выполнила просьбу, и комиссар Мэйн ошеломленно отшатнулся:
– Но…
Это оказалась вовсе не Эмили, а седая женщина приблизительно шестидесяти лет, одинакового роста с дочерью Де Квинси.
– Ради всего святого, что это значит? – возмутился комиссар.
– Когда инспектор Райан назвал ее «Эмили», она кивнула в ответ, – напомнил Де Квинси. – Затем я сам несколько раз произнес, обращаясь к ней, имя Эмили, и вы решили, что видите перед собой мою дочь. То же самое случилось сегодня утром. В церковь вошла не леди Косгроув, а другая женщина. Однако сопровождавший ее мужчина несколько раз обратился к ней как к леди Косгроув, убедив всех, будто это действительно она. Картина, воспринятая нашим сознанием, несколько отличалась от реальности.
– Но ведь там, на полу, лежит тело настоящей леди Косгроув, – возразил Райан.
– Несомненно. – Де Квинси обернулся к женщине в траурном платье. – Позвольте представить вам Агнес, старшую ключницу церкви Святого Иакова. Это она встретила нас сегодня утром, а потом любезно согласилась помочь. Благодарю вас, Агнес. А теперь опустите, пожалуйста, вуаль и продолжайте изображать леди Косгроув – или правильнее сказать «Эмили»? Так много имен. Комиссар, вы хорошо себя чувствуете? Вы так наморщили лоб, будто у вас разболелась голова.
Де Квинси вытащил из кармана своего нового сюртука черный конверт с такой же печатью и передал его Агнес.
– Я приобрел его в салоне траурных принадлежностей Джея. Он идентичен тому, что получила сегодня на глазах у всех прихожан женщина, изображавшая леди Косгроув. А теперь, Эмили… или Агнес… нет, все-таки леди Косгроув, мы продолжим воспроизводить события сегодняшнего утра.
Женщина с закрытым вуалью лицом вошла в кабинку, затворила за собой дверцу и уселась на переднюю скамейку.
Де Квинси оглянулся на констеблей:
– А вы будьте любезны занять прочие скамьи в зале, будто пришли на воскресную службу.
– Что бы ни случилось дальше, я хочу оказаться как можно ближе, – заявил комиссар Мэйн и направился к соседней кабинке.
– Для вас у меня есть более удобная точка обзора, – остановил его Де Квинси и подвел к ограде алтаря. – Прошу вас, встаньте здесь.
– Что вы задумали? – забеспокоился комиссар.
Де Квинси сделал глоток из бутылочки с лауданумом.
– Вы будете изображать священника. Подойдите ближе к ограде, пожалуйста.
– Мне неловко.
– Повернитесь лицом к прихожанам.
– Мне в самом деле неловко.
– Я оставлю вас, потому что утром здесь находился только священник, – произнес Де Квинси. – Но буду со стороны подсказывать дальнейшие действия.
Стоя спиной к алтарю, комиссар Мэйн в растерянности проследил, как Де Квинси прошел мимо занятых констеблями и служителями церкви скамей и скрылся в темноте.
– Комиссар, вам приходилось в молодости выступать на сцене? – донесся голос писателя из притвора. – Я приготовил для вас несколько реплик.
– Ей-богу, это уже…
– Служба началась с гимна «Сын Божий вышел на войну», – продолжал Де Квинси. – Кто-нибудь из констеблей знает его?
Несколько полицейских подняли руки.
– Тогда помогайте мне.
Голос Де Квинси на удивление звонко зазвучал под сводом церкви:
Сын Божий вышел на войну
Для праведных побед.
Констебли принялись подпевать.
Комиссар Мэйн рассеянно слушал их, сосредоточив свое внимание на кабинке справа от прохода. Женщина в траурном платье – как там ее зовут? – распечатала конверт, достала письмо с черной каймой и прочитала, не поднимая вуали. Затем подошла поочередно к каждому из столбов по углам кабинки, отвязала шторы и задернула их. Не видимая теперь никому, кроме комиссара, женщина опустилась на колени, опираясь лбом о перегородку.
– Так сделала леди Косгроув сегодня утром? – крикнул комиссар Мэйн Де Квинси.
– Да, – отозвался из темноты голос Любителя Опиума. – Священник обратился к прихожанам приблизительно с такими словами: «Всякий раз, когда на плечи ложится тяжкий груз скорби, вспомним о том, что приходится выносить нашим храбрым солдатам». Не могли бы вы повторить, комиссар? «Всякий раз, когда на плечи ложится тяжкий груз…»
