– Я вам скажу так, – продолжает Теляш прерванный разговор. – Конечно, бизнес невозможен без риска. У нас особенно. Это ж ясно, боже мой. Ибо!.. – он поднимает палец. – У них в худшем случае – разорение, у нас, извините, тюрьма. Это две разницы, чтоб мне пропасть.
– Потому что у них все это по закону, а у нас против, – как можно равнодушнее замечаю я.
– Или это непонятно! Риск, конечно же, есть, боже мой. Но и доход тоже есть. А? Надо ж жить! И как можно лучше. Я так рассуждаю или нет?
– У каждого в жизни свои интересы, – туманно говорю я, поддерживая разговор. – И свое дело.
– Именно! А наше дело, я считаю, искусство. Умный человек все у нас может, чтоб мне упасть и не встать, – с азартом продолжает Теляш, ожесточенно поглощая закуску, уши его при этом непрерывно двигаются. – Господи, да только поворачивайся. Что тут главное? Кому дать, сколько дать, как дать. Это решает. При определенных условиях все берут. Ну ей-богу же, все! Я, конечно, не такой ловкач, как другие. Но и не последний, заметьте себе.
Теляш самодовольно улыбается, и кругленькая его очкастая мордочка превращается в печеное яблоко.
Ну и тип. Даже не тип, а продукт, я бы сказал. По его мнению, значит, все покупается, и все продается, в том числе и совесть, конечно. Последнее особенно его интересует. И мнение это, что самое главное, не с неба к нему упало, не на веру принято. Нет, оно подкреплено фактами, вот ведь что. Он уже сам много раз «давал». Скажи пожалуйста, «не такой я ловкач». Врет, сукин сын, прибедняется. Ловкач он, конечно, первостатейный. Точнее, жулик. И к тому же со своей подлой «философией». Пусть, мол, кому угодно будет хуже, зато мне будет лучше. И знать больше ничего не желаю. Такого надо схватить за руку и дать по этой руке, как следует дать. А потом уже попытаться, конечно, его перевоспитывать. Только где-нибудь подальше от Одессы, конечно.
Теляш замечает, что я молчу, и понимает это по-своему. Считает, видимо, что такого делового человека как я не кормят общими разговорами, тем более что о «бизнесе» я, конечно, понимаю не меньше его, а он в моих глазах может показаться пустым болтуном.
Спохватившись, он умолкает, мордочка его становится сосредоточенной, в глазах появляется напряженное внимание.
– Если нет возражений, перейдем к делу. Я бы хотел услышать ваши предложения, – говорит Теляш, и уши его, как два локатора, чуть заметно надвигаются на меня. – А если вы считаете возможным, то…
– Передать вам гонорар? – усмехаюсь я. – Это здесь-то?
– Боже упаси, – смешавшись, отвечает Теляш. – Мы найдем другое место. Сейчас интересуюсь за дело.
– А что значит «все сговорено», как вы выразились по телефону? – спрашиваю я. – Как это понимать?
– Михаил Александрович мне звонил вчера, – понизив голос, сообщает Теляш.
– И что же?
– Встреча, если нет возражений, назначена на завтра. Вечером. У меня дома.
– Возражений нет.
– Но насчет вашего предложения и… гонорара я Михаилу Александровичу пока не сказал. Или я что-то не так понял?
Теляш хитренько смотрит на меня, и уши его чуть заметно отодвигаются назад.
Я тоже улыбаюсь.
– Вы очень понятливы. Григорий Макарович сейчас работает самостоятельно.
Взгляд Теляша снова становится почему-то настороженным, и уши угрожающе надвигаются на меня.
– Михаил Александрович заметил, – говорит он, – что вы не можете иметь связь с Григорием Макаровичем.
Интересно, почему это Зурих так полагает. Может быть, он знает что-то, чего не знаем мы? Вряд ли. Правда, Эдик мне сказал, что к Григорию Макаровичу не раз подкатывались прежние дружки, и он гнал их вон. Возможно, среди них был и Зурих или человек от него. Но это еще ничего не значит. Однако проверить надо. Не забыть проверить.
Я снисходительно усмехаюсь.
– Михаил Александрович не бог и не его наместник на земле. Он не может все знать и видеть.
– Хи, хи, хи, – тоненько смеется Теляш. – Или я этого не понимаю, чтоб мне… А если конкретно?
Я готов к этому вопросу. Ребята из ОБХСС напичкали меня всевозможными сведениями, особенно, конечно, Эдик по своей «строительной линии».
– Железо, – коротко говорю я.
– О! – щелкает пальцами Теляш. – Блеск, чтоб мне не жить. Сколько?
