– Ну, ну, интересно даже, – говорит Бурлаков. – Чего такое я сообщил об этом Зурихе. Может, я его и вспомню. Народу-то тьму-тьмущую на своем веку встречал. Интересно даже…
Но я чувствую, что ему совсем не интересно, ему все это в высшей степени неприятно и боязно тоже!
– Для этого придется напомнить вам, Светозар Еремеевич, одно дело.
И я пересказываю ему то самое судебное дело. При этом даю понять, что верю и в полную непричастность к нему самого Бурлакова, и в абсолютную правдивость его показаний как свидетеля. Особо останавливаюсь я на эпизоде, где Бурлаков упомянул Зуриха.
Все это его, естественно, вполне устраивает и даже вызывает симпатию ко мне. Но, с другой стороны, это как бы обязывает его пойти мне навстречу, не разрушить мое впечатление о его роли в том деле, и ему волей-неволей приходится вспомнить упомянутый мною эпизод.
– Зурих, Зурих… Да, да… был такой, – с видимым, даже подчеркнутым усилием вспоминает Бурлаков.
– Что он собой представляет? – спрашиваю я. – Поделитесь впечатлением, Светозар Еремеевич, – и со значением добавляю. – Очень мы на вас рассчитываем.
– Ну, особо-то не рассчитывайте, – размягченно гудит Бурлаков. – Память-то, знаете, стала того…
– Ничего. Я вам помогу.
И тут же замечаю, что Бурлакову не очень нравятся мои последние слова. Что ж, не все же его гладить по шерстке. Пусть не думает, что я каждое его слово на веру приму.
– Ну, что я о нем помню… – собирается с мыслями Бурлаков и, видимо, лихорадочно соображает, что же такое сообщить о Зурихе, чтобы и впросак не попасть, и лишнего чего-нибудь не брякнуть.
Я его не тороплю, пусть подумает.
– Значит, приехал он вроде бы из Одессы… – начинает Бурлаков. – Да, да, из Одессы. Командировка у него еще была, помню. Что-то там по обмену опытом, если не ошибаюсь. А у нас в это время голова о другом болела. Махинации всякие обнаружились, дефицитный материал на сторону плыл. Вот и те тридцать тонн керамзита, – в голосе Бурлакова слышится металл благородного негодования, он входит в обличительный раж и даже, как видите, кое-что преувеличивает. – Ну, жуликов-то мы, конечно, за шиворот. И под суд, чтобы неповадно было. А этот самый Зурих… Думается мне теперь, и он к этим делам руку приложил. Но тогда впечатление производил самое благоприятное. Беседы такие умные вел, что ой-ой-ой.
– И дома у вас бывал, – не то спрашиваю, не то подсказываю я.
– Разве гниль-то сразу увидишь? – продолжает с негодованием Бурлаков. – Пуд соли с таким подлецом сперва съесть надо. Тем более… – но тут он спохватывается и поспешно добавляет. – По чести говоря, помнится, однажды был он у меня дома, напросился.
– А в Одессе у него семья? – спрашиваю я, делая вид, что не замечаю его оговорки.
– Какая там семья, – расплывается в улыбке Бурлаков. – Так, знаете… одна любовь. С ней и в Москву прикатил. Ох и девка… Для супруги, я скажу, слишком хороша.
Толстая физиономия его приобретает мечтательное выражение, и он сладко чмокает губами.
– Звали-то ее как? – с не служебной, а чисто мужской заинтересованностью спрашиваю я, подыгрывая Бурлакову.
– Галина Остаповна… – все так же мечтательно отвечает он.
Вот это открытие! Ради одного его стоило навестить Бурлакова.
– Ну а может быть, и жена? Красота, это, знаете, еще ничего не означает, – все тем же тоном продолжаю я обсуждать эту животрепещущую тему.
– Что вы! Какая там жена… – отмахивался Бурлаков, весь еще во власти приятных воспоминаний. – Жене разве такие подарки делают, какие он делал?
– Какие же? – с любопытством спрашиваю я.
– Ну, к примеру, золотое кольцо с камнями, каждое по два карата, не меньше. Старинной работы. Камушки, как ягодки, на стебельке висят. Неслыханной красоты кольцо, уверяю вас.
– Ух ты… – восхищенно вздыхаю я.
– А внутри, значит, надпись изобразил, – увлеченно продолжает Бурлаков.
– Как сейчас помню: «Галочке от М.3. на всю жизнь».
Второй факт, который стоит не меньше первого!
– Ну вот видите? – говорю я. – «…на всю жизнь». Выходит, все-таки жена она ему.
Бурлаков с откровенной иронией смотрит на меня.
– Эх, молодой человек, что вы понимаете? – вздыхает он. – Да если хотите знать, он эту Галочку уже бросил, говорят. Вот вам и «на всю жизнь».
