Несите бремя белых, —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным,
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть – чертям!
[34]Восток должен покориться, должен принять диктат белого человека, должен научиться его искусствам, должен выучить его закон. Но, с другой стороны, белый человек, придя на Восток, научится утонченности, силе, несколько ползучей, нехристианской, языческой, но колоссальной фабульной изобретательности и хитроумию местного закона. Он научится говорить на архаическом «языке зверей», и какую-то силу, какой-то дух крови и почвы он присвоит. Он каким-то образом умудрится обменять свое просвещение на инфантилизм и здоровье Востока. В результате возникнет та образцовая утопия, которая вдохновила Киплинга писать «Маугли»[35].
Ведь «Маугли», как всякая настоящая детская проза, задумывалась как проза взрослая, и не случайно Киплинг делает отсылку: «Но это уже – рассказ для больших!» Но в принципе, «Маугли» – очень серьезное произведение. Это масштабная метафора – а тексты, в которых нет масштабной метафоры, не становятся любимым детским чтением, не становятся основой мифа. Киплинг в этом смысле преуспел больше, чем Андерсен. Современный ребенок Андерсена читать не будет или будет читать в весьма основательной обработке. Настоящий Андерсен и в оригинале, и в переводе Анны и Петра Ганзенов оттолкнет современного ребенка, во-первых, назидательностью, во-вторых, жестокостью, в-третьих, сентиментальностью, которая с садизмом всегда ходит рука об руку. А вот Киплинг создал героя, который оказался бессмертен. Беда только в том, что это герой без будущего, что про этого героя можно написать один цикл сказок, и всё – дальше его утопия разрушается.
Одно из главных открытий XX века заключалось в том, что Маугли не бывает. Ребенок, воспитанный волками, или как девочки, пойманные в свое время в Индии после того, как они четыре года жили с животными, во-первых, погибают в неволе, во-вторых, если не погибают, если им создают сколько-нибудь джунглеобразные условия жизни, они никогда не могут войти в человеческий социум, никогда уже не могут стать прежними. Полубог Маугли, который оказался одинаково успешен и в волчьей стае, и в человечьей стае, – только плод киплинговского воображения; в этом и причина главного краха киплингианской утопии, главная трагедия.
Надежда Киплинга на то, что Запад придет на Восток и они взаимно обогатятся, оказалась еще более наивна, чем миф о Прометее, который в «Книге джунглей» травестируется. И слава Киплинга оказалась так коротка потому, что пришлась на тот период мировой истории, тот промежуток, о котором Томас Пинчон в романе «Against the Day» – «День упокоения» («На день погребения Моего» в другом переводе) говорит: «Дойдя до развилки, выбирай развилку». Это период примерно с 1894 года по 1914-й, пока не случилась Первая мировая война, которая положила конец личностному мифу, положила конец истории, как мы ее знали, и привела к веку масс, к веку неумолимой последующей деградации.
Все главные великие идеи XX века зародились в этот прекрасный двадцатилетний промежуток. В этот период произошла индустриализация Америки, в этот период зародилась русская идея свободы, в этот же период зародились и разного рода националистические утопии, тоже довольно опасные и довольно притягательные. Никогда еще мир не достигал такого интеллектуального, эмоционального, формального, если угодно, развития, как в этот двадцатилетний короткий трагический промежуток. Трагический прежде всего потому, что в нем чувствовался предел утонченности.
Киплинг – фигура пограничья между XIX и XX веками, между Востоком и Западом. На этом пограничье он и застыл.
Что такое его Маугли? «Маугли» в переводе якобы с одного из индийских наречий – «лягушонок»: есть такая амфибия, способная жить и на земле, и в воде, дышать и легкими, и жабрами, и ночью, и днем, в общем, странный такой, промежуточный, гибридный персонаж, как сказали бы сегодня. Но и Маугли – тоже персонаж переходной эпохи, персонаж, когда Киплингу действительно искренне верится, что, если мальчик пойдет в джунгли (понимай – если англичанин пойдет на Восток), из этого выйдет какая-то живая целостность. То, что у Маугли нет не только будущего, но, по всей видимости, и прошлого, Киплингу стало ясно только под конец. И поэтому финал этой истории, в общем-то, трагичен.
