Стоило об этом подумать, как истребитель тряхнуло от серии попаданий. Приборы тоже показали потерю трети щитов по правому борту и некоторые некритические повреждения боевой машины. Тот дзынир, который это сделал, тоже получил ряд повреждений в ответ, но моих-то это не восстановило.
— Выходим из боя? — обратилась я к напарнице.
Это был не тот случай, когда нужно сражаться до конца. Громады линкоров и крейсеров выстроились в линии за пределами досягаемости друг для друга, а истребители кружились в скоротечных схватках. Правда, стабильной линией фронта тут и не пахло. В любой момент к одной из сторон могли подойти подкрепления, и тогда всё изменилось бы. А пока из боя можно было выйти по любой минимальной причине. Поэтому я и поинтересовалась мнением напарницы.
— Пока у нас неплохо получается, — ответила хомо. — Остаёмся!
— Хорошо. Тогда приоритетные цели те, что могут угрожать повреждённому борту.
— Вот и отлично, — ответила Даля, не прекращая стрелять.
Гинтири. Пилот-истребитель.
Вообще соотношение потерь в истребительных боях всегда было не в пользу противника. Примерно один к пяти. Вот только дзыниры не имели искуственного ограничения в использовании компьютеров, и у них на каждый истребитель с живым пилотом приходилось пять, а то и больше автоматических беспилотников. Вот они-то и являлись относительно лёгкой добычей. Мой стрелок нащёлкал таких уже больше десятка.
Маневрируя в карусели боя, вдруг обнаружила, что два дзынирских истребителя всё время держатся неподалёку, но сами в схватку не вступают. Вообще роботы-беспилотники у врага не имеют никаких внешних отличий от машин с живыми внутри. Хорошая маскировка. Но в этих двух явно сидели пилоты. Почуяли раненого зверя, то есть повреждённый истребитель, и ждали удобного момента. Теперь точно, просто так из боя было не выйти.
Вообще дзынирам смелости не занимать. Но при этом лобовых атак они всегда стараются избегать, прикрываясь своими беспилотниками. Общеизвестный факт. Курсантом об этой их особенности рассказывают чуть ли не на первых занятиях, чтоб потом по ошибке не приняли за трусость.
Решила этим и воспользоваться. Выбрала момент и рванула на форсаже прямо на одну из вражеских машин. Теперь всё зависело от Дали. Но своему стрелку нужно доверять, иначе вообще нет смысла вылетать в бой. Напарница не обманула моих ожиданий. Уворачиваясь от вражеских выстрелов, я с трудом проскочила между обломков, в которые хомо превратила вражеский истребитель. Сначала даже подумала, что некоторые всё же задели корпус, но, когда взорвались двигатели, быстро поняла, что ошиблась. Быстро, но, увы, поздно. Это подкрался сзади второй враг.
— Разворачивай! — закричала мне напарница.
Маневровые двигатели ещё работали, и я, не задумываясь, перевернула машину сразу в двух плоскостях на сто восемьдесят градусов. Даля открыла огонь по несущемуся в нашу сторону дзыниру. Мы получили ещё несколько попаданий, в основном по крыльям, к которым подвешено главное вооружение, но и вражеский истребитель успел взорваться. Правда, пилоту удалось катапультироваться, и теперь, по какой-то иронии судьбы, его капсула медленно летела по инерции практически в том же направлении и с похожей скоростью, что и огрызок нашего истребителя.
— Долетались, — прокомментировала я.
— И что теперь? — спросила напарница.
— Всё зависит от того, кто прилетит спасать нас первым. Если наши, то мы герои, если дзыниры, то неудачницы.
— Сигнал?
— Подан автоматически, — ответила я, — как и у катапультировавшегося врага.
— Тогда давай посмотрим, что у нас есть, — предложила хомо. — У меня сохранились в рабочем состоянии два из четырёх главных орудий, но энергии всего на один полноценный выстрел. Правда, система наведения не отвечает, стрелять можно только прямо перед собой. А чем похвастаешь ты?
— Основные двигатели уничтожены. По половине рулевых нет никаких данных. Я и на оставшихся могу развернуться вдоль любой оси, но это всё, на что способен наш обломок.
— Значит, один прицельный выстрел у нас есть, — подвела итог Даля.
— И в кого ты собираешься стрелять? — несколько удивившись, спросила я.
