Свидетелями могли быть опороченные, подвергавшиеся наказанию, даже малолетние дети. Часто показанием служил бред больных горячкой, с которых снимался допрос. Противоречия в показаниях свидетелей не опорочивали эти показания, если они все свидетельствовали о виновности подсудимого. Имена свидетелей сохранялись в тайне.
Обвиняемому не давалось никаких средств защиты и отнималось право апелляции.
Он не имел права возражения против обвинителей. Отвод можно было дать лишь в случае «смертельной вражды». Но как обвинить свидетеля в недоброжелательности, если даже не знаешь его имени?!
Взятие защитника по свободному выбору подсудимого не допускалось. Суду разрешалось назначить защитника верного и надежного, т. е. твердого в вере. При этом следует учесть, что назначенный судом защитник в атмосфере всеобщего доносительства и вселенской подозрительности, должен был быть очень острожным, чтобы излишне пылкими речами не навлечь на себя подозрений в отрицании колдовства и в покровительстве ведьмам, и самому не подвергнуться участи подсудимого. Кроме того, защитнику не сообщали никаких данных из допросов свидетелей.
Как мы уже помним, когда с XV века суды над ведьмами стали «чинить» инквизиторы, они начали широко применять пытки, которые считались самым действенным средством для получения признания.
Инквизитору запрещалось обнаружить милость и снисхождение. Никакое раскаяние не могло изменить приговор, даже если суд был уверен в в искренности обвиняемого. Суд тогда объяснял обвиняемому, что судебно ему не верят. Осужденные наказываются смертью на костре. Кроме того невинная семья осужденного лишалась всего имущества, которое конфисковалось и поступало в пользу доносчиков, членов суда и инквизиторов.
В одной булле Иннокентия VIII говорится, что сыновьям еретика должна быть оставлена только одна жизнь и то как милость.
Инквизиторы издевались над обвиняемыми изо всех сил. Инквизиторам предписывалось давать ложные обещания и прибегать к хитростям, например, обещать обвиняемому, что если он сознается, то его не приговорят к смерти. Когда же дело доходило до приговора, то судья, давший это обещание, мог предоставить другому судье подписание смертного приговора.
Ратовавшим за чистоту веры инквизиторам позволялось нарушать тайну исповеди — поступок, совершенно недопустимый для мало-мальски верующего человека. Исповедь обвиняемого могла считаться признанием.
Суд мог подослать к обвиняемому в тюрьму ловких людей, которые бы вкрадчивыми речами или другими искусными приемами вошли бы к нему в откровенность и вырывали у него какое-либо неосторожное признание.
Словом, инквизиторы действовали по принципу «цель оправдывает средства» и не останавливались не перед совершением подлого, ни перед подлостью или предательством.
Существование ведьм предполагалось повсюду — в каждом доме, в каждой семье. Требовалось только их распознать, выследить, уличить и арестовать.
Странствующий инквизитор или «комиссар ведьм» переходил с одного места в другое и везде старался собирать сведения о ведьмах — на основании допросов, доносов и слухов.
Кроме того он вывешивал объявления на дверях церкви или ратуши, в котором каждый обязывался, под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания, в течение 12 дней доносить на всех, кто чем либо вызывал подозрение в причастности к колдовству. Как мы уже говорили, доказательства в действительном ведовстве не требовались — было бы желание навредить ближнему, оговорить невинного, захватить имущество богатого. Доносчику обещалось благословение неба и денежное вознаграждение и гарантировалось, что имя его будет держаться в секрете.
В некоторых селениях дело в церквях даже имелись особые ящики с отверстиями посредине, куда можно было бросать анонимные доносы.
Чаще всего обвинение основывалось на факте вреда, будто бы причиненного подсудимой свидетелю лично или его имуществу. Причинную связь находили в таких случаях удивительно легко. Если у крестьянина заболевало дитя или скот, если урожай пострадал от града, и ведьма под пыткой сознавалась, что она с помощью дьявола нанесла порчу дитяти, скоту или производила град, то все было ясно. Причинная связь между фактом порчи и сознанием ведьмы не подлежала никакому сомнению, и участь ведьмы была решена. Раз существовало подозрение, все считалось знаком виновности.
