.[51]
Дежурная указала ему на кресло, стоявшее перед ее столом:
– Nehmen Sie Platz, bitte.[52]
Из глубин роскошного кожаного кресла Уайтекер смотрел вслед дежурной, удалявшейся по коридору. Не прошло и минуты, как она вернулась в сопровождении подтянутого молодого человека с каштановой шевелюрой и широкой улыбкой. Уайтекер видел его впервые, но понял, что это и есть Даниэль Бриль.
– Мистер Уайтекер! – воскликнул молодой человек, протягивая ему руку.
Уайтекер встал и, расплывшись в ответной улыбке, обменялся с Брилем рукопожатием.
– Jawohl. Guten Morgen. Wie geht es Ihnen?[53]
– Gut, gut, – ответил Бриль, внутренне ужаснувшись произношению Уайтекера. – Wie geht's? Gut das wir uns eben getroffen haben.[54]
Они направились в кабинет обслуживания особых клиентов, помещение без окон. Войдя, Уайтекер сел, а Бриль тихо закрыл тяжелую деревянную дверь. Никто не мог подслушать их. Разговор был кратким.
Уайтекер привез из Швейцарии поразительную новость: зарубежные конкуренты АДМ хотели провести еще одни переговоры о ценах на лизин, и не где-нибудь, а в США, в Атланте.>{218} Встретившись с Шепардом и Херндоном в Спрингфилде, Уайтекер объяснил, что их конкуренты напуганы проводившимся в Европе расследованием фиксации цен на цемент. Жак Шодре заявил, что он примет участие в переговорах только в том случае, если они их проведут под прикрытием отраслевой конференции. В середине января в Атланте планировалась конференция птицеводов, в которой собирались участвовать и производители лизина, и все они согласились, что это будет удобный случай поговорить и о ценах.
В антитрестовском отделе эта новость вызвала бурные дебаты. Некоторые предлагали арестовать всех иностранных участников сговора – доказательств их вины собрано предостаточно, а удастся ли добиться их выдачи в США, еще неизвестно.>{219}
Однако внезапные аресты могли породить много проблем. Обвинительные заключения пришлось бы составлять второпях, всего за несколько недель. У прокуроров не оставалось времени для использования большого жюри в качестве инструмента расследования. Кроме того, после выдвижения обвинений арестованные имели право требовать немедленного рассмотрения их дела в суде. А прокуратуре требовалось подготовиться к процессу, в частности распечатать тысячи страниц текстов аудиозаписей. Получалось, что прокуроры начнут процесс, не будучи к нему готовыми.
Все это вынудило их принять решение: позволить иностранным производителям лизина покинуть США. Но дебаты не прошли даром: все поняли, что расшифровки аудиозаписей следует распечатать как можно быстрее.
В Моуикве Джинджер Уайтекер в тревоге спустилась на первый этаж. По крыше стучал дождь. В выходные разразилась гроза, которая так напугала ее. Меряя шагами гостиную, Джинджер задавалась вопросом, где может быть ее муж. Прожив с Марком много лет, она вдруг перестала его понимать. Что-то изменилось, что-то было утрачено.
И дело не только в том, что он все время в разъездах, не участвует в семейных событиях, перестал приходить домой на обед, – к этому они привыкли. Даже когда Марк был дома, казалось, что мыслями он не здесь. Он бродил по дому, как пассажир по пустому перрону в ожидании поезда.
Но и это не все. В последнее время Марк вел себя просто странно. Джинджер не понимала, что с ним творится. Летом они построили конюшню, прямо против дома, и Джинджер любила время от времени покататься верхом и отдохнуть от забот. А Марк пропадал в конюшне часами, задерживаясь там порой до двух часов ночи. Он отговаривался тем, что чистил лошадей. Но чистить лошадей по три-четыре часа? А рано утром он ехал на работу. Времени на сон у него практически не оставалось. Это просто ненормально.
Она хотела было окликнуть мужа, но в это время за окном взревел бензиновый двигатель воздуходувки.
– Этого еще не хватало! – ахнула Джинджер и подошла к окну.
Еще один бзик Марка. Он требовал, чтобы садовник поддерживал подъездную аллею в идеальной чистоте, а осенью это было не просто, потому что двухсотлетний грецкий орех засыпал листвой весь участок. Но Марк не выносил мертвой листвы.
