– Я тружусь над его освоением.
– Вот честный ответ на нечестный вопрос, – констатировала доктор Кемпбелл. – Во всяком случае, с моей стороны было нечестно его задавать.
– В общем-то, не так уж нечестно, – отозвался Инди, ломая голову в поисках какой-нибудь фразы, которая позволила бы ему изящно удалиться.
– Кстати, – склонившись к нему, сказала она, – до меня доходили слухи, что с людьми, держащими Омфалос, происходит нечто невероятное. Настолько невероятное, что к нему больше не позволяют притрагиваться. А с вами случилось что-нибудь этакое, когда вы нашли камень в Дельфах?
Инди улыбнулся и пожал плечами.
– Воображение выкидывает с людьми удивительнейшие вещи, знаете ли. Стоит им притронуться к Дельфийскому Оракулу или к тому, что они принимают за оракул – и, пожалуйста, фантазия разыгралась.
Он устремил невидящий взгляд в пространство. По собственному опыту и по признаниям других Инди знал, что человек, взявший Омфалос, претерпевает некое преображение мыслей и чувств. Лично он увидел собственное будущее, словно быстро прокрученную в синематографе пленку – или прожив его во много раз быстрее; и кое-что из увиденного уже случилось.
Несмотря на удивительные откровения, ему больше не хотелось брать Омфалос в руки. Во-первых, подобное просто не должно происходить, а во-вторых – и во время видений, и сразу после Инди казалось, что он теряет рассудок. А уж с Джоанной-то Кемпбелл он и вовсе не собирался обсуждать свои переживания.
– Профессор Джонс, вам плохо? – встревожилась Дейрдра, и Инди стряхнул с себя задумчивость.
– Простите. Честно говоря, пытался припомнить, что я тогда почувствовал, но так ничего толком и не вспомнилось.
– Ну, это вполне понятно, – согласилась доктор Кемпбелл, – особенно учитывая тогдашнюю ситуацию. – Она обернулась к дочери. – Как раз в это время в Дельфах произошла попытка свержения греческого царя, и, как я понимаю, в ней был замешан один из греческих археологов. Разве не так?
– Да, пару раз пришлось пережить весьма мучительные мгновения. Ну что ж, мне пора, а то друг ждет. – Он встал, кивнув сначала доктору Кемпбелл, потом Дейрдре.
– Профессор Джонс, – подала голос начальница, прежде чем он успел уйти, – еще одно. Известно ли вам, что общего между Древней Грецией и античностью нашего острова?
– Я не совсем понял, о чем вы, доктор Кемпбелл, – с беспокойством улыбнулся Инди.
– Подумайте об этом, Джонс, – пристально на него взглянув, отозвалась та. – Уверена, что вам это известно. Вы с этим сталкивались. Рада была повидаться.
– Увидимся завтра, – сказала Дейрдра, одарив его ослепительной улыбкой.
– Правда? А, ну да, на лекции! Ну конечно!
Он снова кивнул обеим женщинам, попятился и направился к двери.
Шеннон дожидался у входа.
– Я уж думал, ты решил отобедать по второму разу.
– Извини. Пошли отсюда.
И они зашагали по широкому проспекту, прокладывая себе путь в толпе на углу, где все до единого гомонили по-итальянски. Улицы Сохо бурлили жизнью в любой час дня и ночи; казалось даже, что каждая улица говорит на своем языке. Минуту спустя Джонс и Шеннон миновали Греческую улицу; Инди был немало удивлен, не услышав ни одного греческого слова.
Шеннон же тем временем парил мыслями где-то в иных пространствах, прищелкивая пальцами через шаг, будто подыгрывал звучавшему в голове мотиву.
– А она настоящая милашка.
– Кто? – Инди оглянулся.
– Рыжая, кто ж еще?
– А, Дейрдра? Не просто милашка, Джек. Она моя студентка, и на голову превосходит остальных. Правду сказать, она будто соревнуется со мной на глазах у всей аудитории.
– Как это?
– Ну, как тебе сказать… Ведет себя так, будто знает не меньше моего, если не больше.
– А может, так оно и есть.
– Спасибо тебе большое, ты настоящий друг!
Шеннон ткнул его кулаком в плечо.
– Я просто пошутил! Но раз она такая ученая, чего ходит на лекции?
– Представь себе, я уже поинтересовался. Говорит, что хочет честно получить диплом. Но я вот гадаю, не шпионит ли она за мной?
– И для кого бы это? – Шеннон сделал шаг в сторону, чтобы обойти человека в коверкотовом пальто и котелке, тайком подававшего зазывные знаки прислонившейся к стене женщине. На ней было коротенькое, увешанное побрякушками платьице, а глаза были подведены так, что занимали чуть ли не пол-лица.
