Непонятно, чего я ждала от «идеи» Ника, но от его слов испытала такое разочарование, что даже не знала, как его можно было бы выразить человечьим языком.
Деньги. Опять деньги. Да, они могут изменить отношение к любой ситуации. Жанна победила. Я не буду женой Сухареву, но буду очень, очень дорогим бебиситтером для его infant terrible. Как мило! Я уже открыла рот, чтобы отказаться, но вдруг в коридоре раздался голос Митьки. Он звал меня. Я обернулась к двери, и спустя полминуты в комнату босиком вошел рыжий сонный мальчишка в мятой пижаме с Микки Маусом. Штанины доставали только до крепеньких икр, а рукава – едва закрывали локти. Пижама была самая любимая, поэтому Митька спал в ней уже четыре года.
Он потер глаза и, всхлипывая, заговорил:
– Ты у папы? А мне приснилось, будто ты ушла от нас. Я пошел в твою комнату, а там нет тебя… А ты тут… Пойдем, ты мне почитаешь. Можно, пап?
– Вы согласны? – спросил меня Ник.
Уже не разбирая, о чем же он меня спрашивает, я ответила:
– Да.
Помимо Жанны в моей жизни была еще одна проблема. Мы познакомились с ней в первое мое утро в сухаревском доме. Вообще-то Ник заранее предупредил меня, что в доме живет его больная родственница. Он называл ее экс-тещей.
– Она со странностями, – сказал Ник небрежно. – Последствия инсульта. Вообще-то Зинаида Петровна – мать Оксаны. После смерти дочери она живет у нас, занимается домом и воспитывает Митьку. О дочери ее спрашивать не надо, она на этой теме… – Ник заколебался, пытаясь быть политкорректным. Наконец, нашелся: – Она плохо реагирует на эту тему.
Задавать дополнительные вопросы мужу я не решилась – слишком мало мы были с ним знакомы. Но никогда раньше я не встречала такого, чтобы теща оставалась жить с зятем после смерти дочери.
Наутро после переезда я немного проспала, а Митьку надо было отвезти в бассейн. Подскочив в полвосьмого, я поняла, что всего за тридцать минут мне придется одеться самой, поднять и одеть Митьку, а потом добраться до бассейна. Все это мне благополучно удалось. А через два часа мы оба, голодные до безобразия, вернулись домой.
Открыв дверь своим ключом, я втолкнула зазевавшегося Митьку внутрь дома и вошла сама. У меня в руке была здоровенная сумка со всякими вкусностями и газированными напитками. Скинув босоножки, шагнула в холл и вдруг услышала низкий женский голос, тембр которого был бы приятен, кабы не произносимые слова:
– Кто вы такая? Что вы тут делаете? Вы вломились в дом моей дочери, я вызову милицию!
– Бабушка, привет! – заорал Митька, будто хотел, чтобы стекла из окон вылетели наружу. – Это моя новая мама!
Задрав голову, я увидела на лестнице высокую полную женщину. Она стояла ссутулившись и одновременно выставив вперед властный подбородок. У нее были светлые волосы, собранные в высокую прическу, и широко открытые карие глаза, горевшие праведным гневом. Углы рта полной дамы, как я поняла, экс-тещи Сухарева, были опущены, будто она только что сказала: «Фу, воняет!» В принципе почти это она и сказала…
Митькино заявление о новой маме подействовало на Зинаиду Петровну как красная тряпка на быка. Она встрепенулась и возопила, отчего я уронила сумку с едой на пол и даже не заметила этого:
– Митенька, внучок любимый! У тебя может быть только одна мать! А это – это так!
В первый момент я взбеленилась: что значит «это так»? Но потом решила, что мое дело маленькое – воспитывать любимого внучка этой тетки, стараясь не возбудить в нем ненависти к пожилым дамам.
– Здравствуйте, – сказала я. – Приятно познакомиться, – и, перестаравшись от неопытности, добавила: – Хотите с нами позавтракать?
Ответ Зинаиды Петровны потряс меня:
– Отравить меня хочешь?
Пожав плечами (кстати, тогда я поняла, откуда у Ника появилась эта привычка), я отправилась готовить еду.
Честно говоря, первое впечатление после знакомства с Зинаидой Петровной, или Зюзей (в раннем детстве Митька так называл Зинаиду Петровну – она не желала, чтобы ее называли бабушкой), ни к чему меня не подготовило. Удивительно, как просто все было бы, если мы обращали внимание хотя бы на то, что происходит прямо перед собственным носом.
