В лифт я шагнула первой и тогда в первый раз услышала его голос:
– Вам куда?
Надо было отвечать, но куда мне? В пропасть?
– В пентхаус, – улыбнулась я, премьерно блеснув своей металлокерамикой.
Игорь улыбнулся в ответ и нажал шестой этаж. Я поняла, что он живет на шестом.
На шестом этаже я замешкалась, якобы ища нужную кнопку, но на самом деле высматривая дверь квартиры, в которую вошел Игорь. Дверь была дешевая, крашенный в серый цвет гладкий металл. Он отпер ее своим ключом.
После этого я три недели ходила вокруг Игоря, как акула, которая выбирает место и время атаки, почуяв в морской воде кровь. Завела привычку срываться из дома чуть свет, гнать до конечной шестого троллейбуса, останавливаться за поворотом и ждать появления Игоря. Я провожала его на работу, а вечером повторяла маршрут с конца, провожая его домой. Где он работал – я уже знала, кем он был – тоже. Игорь работал в администрации города, а был он моей мечтой.
С одной стороны, это было хорошо, потому что я совершенно перестала реагировать на выходки экс-тещи Ника, которая проживала в его доме и делала все возможное и невозможное, чтобы испортить мне жизнь. Однажды увидев Игоря, я оказалась в ином измерении, и отрицательные эмоции Зюзи, которые раньше меня так задевали, неслись мимо. Она видела, что я не завожусь в ответ, и отставала.
Лишь только узнав, что на белом свете существует Игорь, я смогла забыть про боль, которая не оставляла меня уже больше года, я могла спокойно ходить мимо своего мужа, говорить с ним о его сыне и спать ночами, не прислушиваясь к его шагам в коридоре и скрипу двери его кабинета.
Кроме этих двух положительных моментов, хорошего в моей тайной влюбленности было мало. Я все забывала, везде опаздывала, говорила несуразицы. Вместо английского везла своего пасынка Митьку на тренировку в спортивную школу, забывала проверять его уроки, пропустила важное родительское собрание. Под конец еще и бездумно подставила мальчишку.
Митька, здоровый двенадцатилетний лоб, нашкодил в школе. На самом деле он и виноват-то не был. Просто дал списать домашнее задание по математике Эльвире Горской – девочке, которая ему нравилась. Математичка, которая упорно считала, что дурное поведение в классе – результат умственного убожества ребенка, не поверила, что сложную задачу Митька смог решить сам, и обвинила в списывании именно его. Эля, увы, в своем грехе не призналась.
Я точно знала, что мальчишку не за что наказывать. Математика давалась ему легко. Вот только убедить в этом учительницу, которая знала, что у Митьки богатый папа, мне не удавалось. В нашем элитном лицее с углубленным изучением всего на свете проблемы решались просто: сунул учительнице конвертик – и полный порядок! То же самое должно было произойти и в этот раз.
Запись в дневнике Митька принес, естественно, мне. Нанести визит в кабинет математики надо было в среду, ровно в восемнадцать часов, а я в это время снова оказалась не в школе, а на остановке «Площадь Менделеева». Как так получилось – не знаю, и нет мне оправдания. Поскольку училка, не обнаружив предков Димы Сухарева в назначенное время в положенном месте, с ожидаемым конвертиком, набрала номер нашего домашнего телефона и, негодуя, высказалась прямо в уши экс-тещи.
Когда я, дура, появилась на пороге, Митька уже стоял перед отцом. Взглянув на судорожно сцепленные за спиной пальцы мальчишки, я помертвела.
– Ты разболтался! – услышала я рык Сухарева. – Ты забыл о своих обязанностях!
Митька обернулся и увидел меня. Наши взгляды встретились. Мой – виноватый, лживый, ищущий оправдания и прощения, и его, взгляд юного человека, познавшего предательство.
Чуть позже я решилась войти в детскую комнату, но там уже плотно обустроилась Зюзя. Увлеченно проповедуя добродетели, генетически не предопределенные для пацанов, она неслась на педагогической волне мимо убитого Митьки, тупо глядящего в учебник.
Митька впервые перестал разговаривать со мной, и я принимала наказание как должное. Все, что я могла сделать, – это выбрать удобное времечко и попытаться умаслить Ника на смягчение приговора. Но я была неловкой, не нашла нужных слов, жалко и невнятно просила. Ник скривил губы и сказал неумолимо:
