— И чем, по-вашему, — отважился выпалить молодой человек, — она может заниматься? Прямо сейчас?
Гамильтон снова достал часы, холодно взглянул на Ринда и откашлялся, словно хотел предварить свои слова звуками фанфар.
— В этом нет никакого сомнения, юноша. Она ожидает нас.
Экипаж замер у дворцового входа, предназначенного для дипломатов, министров и прочих высокопоставленных особ.
Низкорослая дама тридцати пяти лет от роду, с которой предстояло встретиться Ринду, внешне чем-то похожая на его мать, взошла на престол в тысяча восемьсот тридцать седьмом году. В основном она сумела справиться с природной застенчивостью, но до сих пор ощущала себя не в своей тарелке во время светских бесед и раутов. В сороковых годах королеве посчастливилось благополучно пережить четыре покушения на убийство, а в тысяча восемьсот пятидесятом один обезумевший гусар набросился на нее и что было силы ударил по голове тростью. Эта женщина уже восемь раз разрешилась от бремени, причем без единого смертельного исхода — следует отдать должное королевским лекарям, — однако не скрывала своей нелюбви к детям. В то время она уже проявляла признаки мрачной задумчивости, которой станет отличаться и в будущем.
Ринд никогда не видел королеву, даже во время парадов; да что там королеву — ему вообще не доводилось встречать людей, обладающих по-настоящему высоким рангом и не обойденных славой. Шотландцу чудилось в этой истории нечто несбыточное, нереальное: неужели это его ведут ослепительно сияющими коридорами по дворцу из шестисот комнат — его, который пару часов назад еще сомневался в душевном здоровье мистера Гамильтона? Нет, о такой минуте молодой человек даже не грезил. Воспитанный в почтительном уважении к вышестоящим, он, как и многие шотландцы, не мог смириться с абсолютной королевской властью. Приученный христианской моралью отрицать любую зависть — все же невольно сокрушался сердцем при виде выставленного напоказ богатства. Как сын, находящийся на полном иждивении отца, Ринд не имел причин отвергать наследное право, однако был скептически настроен против самой идеи монархии. К тому же как человек, остро сознающий, что он смертен, с горьким сожалением вспоминал о напрасных бесчисленных жертвах, которых на протяжении истории требовали венценосные особы в погоне за новым величием.
И вот сейчас, оторопело скользя глазами по роскошной обстановке, пытаясь увидеть все, но не в силах сосредоточиться ни на чем, Ринд ощущал, как последние оплоты его душевного сопротивления рушатся под пышным гнетом позолоты, красного дерева и зеркал столь немыслимой ясности, какой ему не приходилось видеть даже в глади самого безмятежного озера своей родины.
За всю дорогу молодой человек не проронил ни слова — с той минуты, как вошел в парадную дверь и двинулся было расписаться в книге для посетителей, но Гамильтон удержал его за руку, прежде успев шепнуть пару слов охраннику, и по сию пору, шагая по коридорам вслед за почтенным прихрамывающим джентльменом, который тоже хранил гробовое молчание. Впрочем, теперь уже не имело смысла задавать вопросы, а тем более разговаривать просто от избытка эмоций. Пройдя через обшитую панелями гостиную, мужчины оказались в огромном Тронном зале, украшенном шелковыми драпировками и багряным ковром. Ливрейный лакей растаял в воздухе подобно струйке дыма. Ринд вытянулся в струнку рядом с Гамильтоном, чувствуя яростное биение собственного сердца, которое заглушало мерный ход серебряных часов его спутника.
Молодой археолог не имел никакого понятия о том, как нужно себя вести. Не представлял, что скажет. Он то поправлял манжеты, то пытался выпятить грудь, то глазел на причудливый узор ковра, и поэтому лишь запоздало, когда его спутник пошевелился и тихо кашлянул, шотландец понял, что они уже не одни.
Из-за помоста в дальнем конце зала, словно призрак, возникла женщина с бочкообразным станом. Ростом она была еще ниже Наполеона, однако при этом производила впечатление колосса. Дама поманила гостей, точно ручных собачек, и те послушно побрели на зов, притянутые властными чарами.
