Этот вечно памятный голос с новой силой напомнил Степану былые артелионские дни, и гностор понял, что Геласаар, что бы другие ни творили без его ведома, никогда не лгал ему – да и никому другому, по всей видимости.
Теперь истина открылась Степану во всей полноте – истина, которая маячила за насмешливыми намеками его тюремщиков Абуффидов на долгом пути сюда, за их шуточками о секрете Геенны. Степан понял, что, как бы он ни нагрешил по части политики в те давние годы, не Геласаар обрек его на жизнь в этом аду. А кто это сделал – Семион или кто-то другой, – уже не столь важно. Важно то, что человек, которому он присягал на верность, ничем не запятнал его любви и уважения. Степан с плачем бросился вперед и обнял того, кого так и не сумел возненавидеть по-настоящему.
Через некоторое время Геласаар отстранил его и окинул испытующим взглядом.
– Как же ты все-таки попал сюда?
Степан покачал головой, чувствуя гнев и нетерпение Лондри и слыша нарастающий шум битвы, – похоже было, что войско Комори отступает сюда, к лугу.
– Сейчас не время, Геласаар. Речь идет о твоей жизни.
Панарх, снова овладев собой, обратился к Лондри:
– Согласны ли вы принять мою жизнь в обмен на их свободу? – Он кивнул в сторону шаттла. – Мой сын летит сюда, и я хочу, чтобы они ввели его в права престолонаследия и научили, как избавить мой народ от зла большего, чем вы можете себе представить.
Железная Королева ответила не сразу, и Степан ощутил благоговейный трепет, словно от озарения свыше. Под пламенеющим небом, в кругу мерцающих факелов, стояли друг против друга молодая женщина в кроваво-красных доспехах и старик в серой тюремной одежде, но в глазах Степана они были воплощением архетипической энергии Единосущия, замыкающей пропасть семисот лет изоляции и соединяющей две ветви человечества, слишком долго существовавшие порознь.
Он затаил дыхание, когда Железная Королева направила меч к горлу Панарха.
Ее голос был тих и так же сдержан, как у человека, с которым она говорила.
– Я не могу представить себе большего зла, чем то, которое вершили ты и твои предшественники, приговаривая тех, кто не нарушал ваших законов, к этому аду. – Она обвела мечом полукруг, включив в него всех, кто стоял здесь и слушал. – Посмотри вокруг, Геласаар хай-Аркад, и ты увидишь, как покарала десница твоего правосудия мой народ.
Панарх повиновался, и Степан, несмотря на дулускую маску, увидел прозрение на его лице и спросил себя, видит ли это Лондри. Сам давно привыкший ко всему, Степан смотрел сейчас глазами Геласаара, и ему открывались искривленные члены, уродливые лица, язвы, катаракты и прочий паноптикум генетической борьбы человека с миром, не созданным для него.
– Месть – тоже своего рода правосудие, – сказал наконец Панарх и распростер руки, еще больше открывшись мечу Лондри. – Боюсь, этой жизни недостаточно для торжества справедливости, но она твоя – я прошу только разрешения исполнить свой последний долг перед моими подданными.
– А что же мой долг? – сказала Лондри. – Что, если я не ограничусь местью и потребую вдобавок виру за те жизни, которые ты загубил? – Она указала мечом на шаттл. – На нем мы можем покинуть нашу тюрьму.
– Нет, не можете. Этот корабль не может летать меж звезд – вы просто сменили бы одну тюрьму на другую, чуть попросторнее. Но мои люди даже этого вам не позволят – они предпочтут взорвать судно, нежели отдать его вам.
– Тогда я по крайней мере лишу твоего сына наследия и возьму твою жизнь, а заодно и корабельный металл.
– Нет, – вмешался Степан, осознав вдруг, что он здесь единственный, кто способен протянуть мост через пропасть, разделяющую двух правителей. – Прошу прощения, королева, но в этом корабле заключена энергия, которая зажигает звезды. Здесь на многие лиги вокруг ничего не останется, и даже замок Комори может погибнуть.
По рядам прошел ропот, и солдаты стали с тревогой поглядывать на шаттл. За холмом, скрывающим поле битвы с тазуроями, запели горны; Гат-Бору, хмуро прислушавшись к сигналам, подозвал своего горниста, но Лондри и Панарх даже не шелохнулись, словно были здесь одни.
