— Ну тогда впишутся только Филдинг и Гайдн.
— И Софи, — резонно заметил Энди и посмотрел на Олбана. — Ты же не собираешься сбрасывать ее со счетов.
— Да, естественно, она тоже впишется, — согласился Олбан, неожиданно смутившись, и печально улыбнулся. — А я, естественно, нет. — Он подумал, что лучше сказать это самому.
Некоторое время Энди молчал.
— Как же ты намереваешься ратовать за будущее фирмы и семьи, Олбан, если давно отошел и от того и от другого?
Олбан фыркнул:
— Я же вернулся. До поры до времени.
Энди посмотрел на часы:
— Давай-ка прибавим шагу, а то на поезд опоздаем.
Они свернули с набережной.
Хуже всего — во всяком случае, на первых порах — было то, что он не знал, когда сможет вновь увидеть Софи. Он мучился пустотой и одновременно все той же гремучей смесью злости и стыда, терзался беспокойством и невыносимым ожиданием, потому что знал: ничто не решится и не уладится само собой до тех пор, пока они снова не увидятся и не поговорят. Даже простой телефонный звонок был бы лучше, чем ничего; не бог весть что, конечно, но хотя бы для начала. Хотя бы услышать голос.
Проблема заключалась в том, что он не знал, как с ней связаться. Раздобыть бы номер ее телефона или номер кого-нибудь из ее подружек — она придет к ним в гости и сможет без помех с ним поговорить. Он пытался вспомнить какое-нибудь место, где они бывали и куда могли бы прийти по отдельности, но ничего не шло на ум. Она, должно быть, уже вернулась в школу — не попытаться ли с этой стороны? Знай он название ее школы, можно было бы туда позвонить.
На следующей неделе он несколько раз звонил в Лидкомб, надеясь, что она ответит, но к телефону подходили только тетя Клара и дядя Джеймс. Олбан молча вешал трубку.
Всю первую неделю в Ричмонде он мчался сломя голову на каждый телефонный звонок — кубарем скатывался по лестнице и хватал трубку. Он был уверен, что Софи так же отчаянно стремится к разговору, как и он, но почему-то она не звонила.
Иногда он чуть не выл от тоски, но держался — запрещал себе плакать. Он плакал только в первую ночь, в линтонской гостинице «Лэм», плакал от внезапности, молниеносности и потрясения, а может, потому что слышал, как плачет Лия, но с тех пор он не давал воли слезам, хотя много раз был на грани. Он считал, что слезы — это знак покорности родственникам, которые закатили тот дикий, истерический скандал. Заплакав, он как бы перед ними прогнется. Заплакав, он как бы перед ними капитулирует.
Он помнил ее лицо, тело, ее ощущение и запах; в его голове звучал ее голос, повторяя раз за разом мантры лета, проведенного вместе: «Где их черти носят? С лошади брякнулась, начальник. Ну не до такой же степени».
Он продолжал названивать в Лидкомб.
На третий или четвертый раз он попал на Джеймса. Услышав в трубке молчание, тот стал орать, что сейчас позвонит в полицию. Олбан быстро положил трубку, размышляя, догадался ли Джеймс, что это звонил он, а не какой-нибудь телефонный хулиган.
Он начал думать о том, чтобы вернуться в Сомерсет и разыскать ее там. Это казалось наилучшим вариантом. Он накопил почти тридцать фунтов наличными, на эти деньги можно было запросто купить обратный билет, доехать до Бриджуотера, а дальше — автобусом или автостопом. Оставалось придумать, как бы прогулять школу, чтобы ни Лия, ни Энди об этом не узнали, или подговорить кого-нибудь из приятелей соврать, будто у них экскурсия, а самому под этим соусом увильнуть от субботней повинности в благотворительном магазине и уехать на пару дней.
На следующий день он позвонил из телефонной будки. Нарвался на автоответчик.
Не важно. Он поедет к ней сам. Эта поездка, связанная с трудностями, с опасностью разоблачения, с возможной неудачей, докажет ей, как сильно он ее любит. Тогда она поймет его чувства, а возможно, уже поняла, хотя они ни разу не осмелились назвать все своими именами. И что не менее важно — он им всем покажет: ее родителям, бабушке Уин, Лии, Энди — всем. Он им покажет, насколько у него — у него с ней — все серьезно. Может, хоть что-то до них дойдет. Он поедет. Он это сделает.
В тот день за ужином его отец мимоходом заметил, больше для Лии, чем для Олбана, что Софи уехала из Лидкомба. Ее отправили учиться в Мадрид, где она пробудет, скорее всего, до следующего лета, даже на Рождество останется в Испании.
