Император Август и его время - страница 34

. И проявилось это достаточно скоро. Поведение Гая Октавия после его прибытия в Италию и до самого вступления в Рим свидетельствует не только об образцовой осторожности, но и о тщательной продуманности его действий. Важно отметить следующее: он ведь получил самые разноречивые советы от друзей, родных и окружающих. Но ни у кого, несмотря на свою юность и естественную практическую неопытность в делах такого рода, не пошёл он на поводу! Но один поступок должно счесть решительным: принятие имени Гай Юлий Цезарь Октавиан до совершения официального акта признания его усыновления согласно завещанию последнего диктатора. Здесь такая решимость была необходимой. Теперь в Рим прибывал не просто некто дальний родственник Цезаря, а молодой Цезарь, коего должно было воспринять как изначально значимую политическую фигуру. Его прибытие в столицу оказалось, если, конечно, полностью довериться Веллею Патеркулу, весьма эффектным: «Когда он приближался к Риму, ему навстречу выбежало множество друзей, а когда вступил в город, солнце над его головой засияло радугой и создалось впечатление, что оно само возложило корону на голову великого мужа»[217].

Конечно же, радуга засияла, поскольку перед этим прошёл дождь. Но многим, очевидно, это запомнилось. А поскольку римляне всегда придавали исключительное значение всякого рода знамениям, и наш герой здесь вовсе не был исключением, то позднее это обыкновенное природное явление было истолковано как предсказание короны на голове великого мужа, каковым самопровозглашённый молодой Гай Юлий Цезарь Октавиан и близко ещё не являлся.

Теперь должно обратиться к событиям, происходившим в Риме со времени похорон Цезаря и до прибытия в столицу его официального наследника.

В эти непростые дни для многих неожиданно выдающимся образом проявил себя один из ближайших соратников покойного, известный уже военачальник и консул текущего года Марк Антоний. Поначалу крайне напуганный гибелью диктатора и, опасаясь за свою жизнь, он скрылся с заседания сената и бежал, переодевшись в одежду раба. Но вскоре, убедившись, что жизни его ничего не угрожает, он вступил с заговорщиками в переговоры [218]. Неожиданно энергично себя проявил другой близкий соратник Цезаря Марк Эмилий Лепид, начальник конницы. Он уже на следующий день после расправы выступил с требованием покарать убийц диктатора, ввёл в Рим войска и занял форум[219]. Быстро выяснилось, что большинство народа и даже многие из сенаторов вовсе не в восторге от случившегося и убийц-заговорщиков совсем не приветствуют, а о Цезаре явно скорбят. Теперь уже Марк Антоний явился вооружённым, как и должно действующему полководцу, показывая всем, что готов к борьбе[220]. И это была отнюдь не просто поза. На первом же заседании сената со стороны сочувствующих заговору прозвучало предложение объявить убитого «тираном», а недавний, казалось бы, верный сторонник Цезаря Тиберий Клавдий Нерон даже предложил выдать награду убийцам[221]. Но Антоний немедленно пресёк тираномахию простым напоминанием, что тогда все распоряжения «тирана» становятся недействительными, а он располагает документальными распоряжениями Цезаря, согласно которым многие из сенаторов получили весьма достойные назначения. Не желая упускать благодеяний покойного, сенаторы немедленно присмирели в своём тираноборстве и восхвалениях убийц диктатора. Этим тут же воспользовался Марк Туллий Цицерон. Он выступил с пространной речью, которая завершила примирение сенаторов и привела их к удивительному в такой ситуации единомыслию[222]. Великий оратор и знаменитый политик-оптимат предложил предать случившуюся трагедию забвению, приведя в пример действия афинян в 403 г. до н. э., когда, изгнав «тридцать тиранов», они постановили не помнить зла и не мстить своим недавним врагам за причинённое зло. Бруту и Кассию, вождям заговорщиков, он предложил дать наместничество в провинциях. Решено было выделить им весьма значимые области: Бруту – Македонию, а Кассию – Сирию. Напомним, что именно в этих провинциях сосредотачивались многочисленные легионы для грядущего великого восточного похода на Парфянское царство. Теперь поход, очевидно, отменялся из-за безвременной кончины того, кто его замыслил, но легионы-то оставались… Одновременно сенат утвердил и те распоряжения Цезаря, о которых сообщал Марк Антоний. Причём не только те, что Цезарь подготовил при жизни полностью, но и те, что были только намечены в его бумагах