— А чего ж нет, — пожал плечами тот и поднялся с койки, всем видом выражая удивление и так же удивленно-недоуменно подмигнул своим соседям по комнате.
Они вышли в коридор и уселись на подоконник.
— Грязнов, так? — спросил ответственный
— Ну, Грязнов, — согласился Денис. — Что ж теперь делать?
— Разговор не про то. А я Кучерков, и как член студкома и университетской ассоциации самоуправления...
— Слушай, ты большой человек, — перебил его захмелевший Денис.
— Слушай, Грязнов, ты можешь не перебивать?
— Так точно, гражданин начальник! — посерьезнел Денис.
— Вот-вот, — кивнул ответственный. — Примерно о том и речь. Когда тебя к нам зачисляли по переводу, я видел твои документы...
— Ну так что? Документы как документы...
— Ну, положим, не совсем так. Ты ведь уже в армии отслужил, да? И, кажется, в десантных?
— Слушай, браток, — уже 'совсем другим голосом и далеко не так дружелюбно придвинулся к нему Денис. — Ты чего мне тут прокачку делаешь?
— А то, что непонятно мне, как так получилось, что учился ты вроде бы в вузе, а потом вдруг забрили? Неувязочка...
— Слушай, милый мой, — нехорошо улыбнулся Денис, — ты ж говоришь, документы видел. Так к чему вопрос?
— Тебя же выперли за хулиганку с первого курса! Там у вас, в Барнауле...
— Ну хорошо, — грубо сказал Денис. — Был такой факт, дальше что?
— Ну а потом что было?
— Ну, блин! Ты чего там на физическом дела-
ешь? Ты бы к нам шел, на юрфак. Следователь был бы высший класс... Или ты — тук-тук, я твой друг?
«Вот ведь зараза, — подумал Денис, — дернула нелегкая эту поправочку в биографию внести! Вот теперь и расхлебывать — то ли на пользу, то ли вся затея коту под хвост».
— Тебя же не только из института выперли, тебе ведь, дорогой, и срок намотали...
— Тоже мне срок, — оскалился Денис. — Полтора года всего! Да и то под амнистию попал... Ну, было! А потом была армия и штурм Грозного, между прочим. И четыре благодарности командования, и медаль. Ты тогда, сука идейная, когда мы в этом Грозном по уши в дерьме и крови сидели, где был? В библиотеке? Или призы в олимпиадах брал? Будет мне тут мозги компостировать, рентгенолог! У меня уже за спиной судьба, понял, ты? И много такого, чего ты, мальчик, и не нюхал. А потом был дембель и письмо Квашнина, чтобы учли мои боевые заслуги и чтобы в вузе восстановили, причем на мой, на юридический. Я это право свое солдатским потом заработал, усек? Видно, ты, Кучерков, когда свой нос в мои бумажки совал, кой-чего недосмотрел, хоть и бдительный. Так что мой тебе совет: хочешь жить, как жил, ты со мной лучше дружи. Наша дружба, десантная, — вещь надежная, пригодится. И совет номер два: о том, что узнал, лучше не звони. И не очень-то важничай, студком! Что касается выпивки, обещаю: в общаге больше ни грамма. Да и не любитель я. Так только, символически... У меня, брат, свой в жизни прицел: адвокатура. И ошибки молодости тут совсем ни при чем. Ну что, дружба?
— Дружба, — несколько пришибленно пробормотал ответственный Кучерков.
Оставшись «на хозяйстве» в своем агентстве «Глория», Грязнов первым делом решил провести как бы инспекцию, инвентаризацию всего, что делал в последнее время его прыткий племянник. К его удивлению, а порой даже и восхищению, оказалось, что Денис, как директор и администратор, как руководитель в полном и, так сказать, в первичном смысле слова, оказался на высоте, причем на высоте действительно сложных, как теперь говорили, системных задач. Он поставил работу на широкую ногу, мыслил масштабно и глубоко. В этом, наверное, выражало себя лицо нового, жестко прагматичного поколения, и, оглядываясь в прошлое, Слава не без смущения думал, что в возрасте Дениски он был совсем другим и, конечно, не потянул бы такой работы.
Так прошло несколько дней. Конечно, он испытывал знакомое томление без своего МУРа — состояние, которое не то у Фрейда, не то у Фромма, а может быть, и у Юнга было названо фрустрацией, — чувство глубокого неудовлетворения и тоски от неутоленного желания. Все-таки он был до мозга костей. Вне зависимости от тяжести погон и обилия звездочек на плечах. И теперь, отрешенный от главной своей работы, он чувствовал себя каким-то никчемным обрубком, выброшенным на эту самую знаменитую свалку истории.
