А сейчас вы увидите фрагмент видеозаписи того выступления господина Турецкого...
А еще через час то же сообщение в сокращенном виде было распространено и передано по всем общероссийским каналам телевидения, по телеграфным кабелям и по радио.
И конечно, его услышала у себя на кухне Ира Турецкая, Ирина Генриховна, сидевшая в тот момент на кухне и грустно смотревшая на собственное дитя, Нину Александровну, расправлявшуюся с целебным немецким йогуртом. Как всегда бывает, в первую секунду ей показалось, что это просто послышалось, но фамилия прозвучала вновь, потом еще раз... Чашка выпала у нее из рук и разлетелась осколками по всей кухне. Ирина даже не вскрикнула, просто опустилась на стул в какой-то прострации. Заложило уши, потемнело в глазах...
— Мамочка, мамочка, телефон звонит! Это, наверное, папа! — запищала Нинка, убежала в комнату и вернулась с черной трубкой радиотелефона.
Ирина схватила ее, прижала к уху.
— Ирочка! — взволнованным севшим голосом, не пытаясь скрыть волнение, заговорил Меркулов. — Мы получили это сообщение час назад, а только что его передавали, вы слышали, наверное...
И в ту же секунду в их разговор вклинились коротенькие сигналы со станции.
— Костя, перезвоните, это междугородка!..
Что-то щелкнуло, и она услышала далекий незнакомый мужской голос:
— Ирина Генриховна, это вы? С вами говорит помощник Александра Борисовича.
— Что там с ним, говорите скорей! — закричала Ирина, вдруг поняв, как она на самом деле любит этого своего Турецкого. И если вдруг сейчас...
Мужской голос в трубке пропал...
— Да говорите же! — крикнула она.
— Слушайте внимательно, — снова возник мужской голос. — Все, что услышите, делите на шестнадцать. Вы поняли меня? На На Просто так надо! Больше ничего сказать не могу.
— Так он жив? Жив? — закричала Ирина. — Он действительно только ранен?
— Я сказал все, что мог. Не волнуйтесь, все будет в порядке! Передайте всем нашим, кому сможете.
Ирина недоверчиво уставилась на черную трубку. Наконец, кажется, поняла. Через минуту снова позвонил Меркулов, и она торопливо передала ему все, что услышала.
— Фу ты! — облегченно вздохнул Костя. — Видно, у них там положеньице не из легких, а сообщить нам сюда что да как — пока невозможно. Наверно, боятся прослушки. Непонятно, как Миша изловчился. И ведь знаете, может быть, он тоже сейчас, чтобы позвонить, жизнью рисковал. Ну все, успокойтесь!
Но тут Меркулов явно переборщил и переоценил остроту ситуации, в которой оказались его подчиненные. Миша Данилов, соединившись с Москвой, жизнью ничуть не рисковал. Поспешно выйдя из здания больницы, откуда тоже не стоило звонить, он сел в первый попавшийся автобус, проехал несколько остановок, вошел в первый дом и позвонил в первую же дверь.
Открыла бабуля и при слове «милиция» привычно-послушно отступила на два шага.
— Здравствуйте, бабушка! Телефончик у вас есть?
— Есть-то есть.... А ты-то кто будешь?
— Я же сказал, из милиции, бабушка. Мне бы только звоночек один сделать..
«Работа с населением, — усмехнулся он про себя. — Отработка жилого сектора».
— А документик покажешь? — спросила наученная жизнью бабуля.
Не чинясь он отдал ей свое роскошное генпрокурорское удостоверение и, пока она надевала очки, терпеливо ждал.
— Да вон он, телефон-то! — показала старушка на аппарат. — Звони, коли надо.
Он заглянул в комнату. Нищета была страшная, даже смотреть было больно, как живет на свете это, видно, всеми забытое человеческое существо... Потом палец привычно набрал восьмерку и код Москвы. А еще через минуту он услышал искаженный волнением голос жены Турецкого и, закончив разговор, от души поблагодарил бабульку и спросил:
— Ну, как документ, бабуля?
— Это ты что ж, из самой Москвы?
— Из самой, бабушка, оттуда...
— И чего ж там Ельцин-то ваш думает?
— Не знаю, — пожал он плечами. — И сам удивляюсь... Побегу, бабуля. Спасибо вам огромное! Если б знали, как выручили меня!
Ему было щемяще стыдно перед ней, невыносимо стыдно. Он почти выбежал из ее квартиры и горько усмехнулся, представив, что подумает она, когда увидит засунутую под аппарат его жалкую стотысячную бумажку.
