— На счастье, на счастье, — пророчила она. — Благая водица, животворная.
Сошли на правом берегу, оглушённые пальбою пушек с бастионов крепости, рёвом колоколов собора Святой Троицы — главного в столице, давшего имя и площади. Деревянный, срубленный прочно из толстенных брёвен, он — громовой запевала средь питерских храмов. Разгуделись колокола, сзывают людей. Данилыч подумал о дочерях — скоро и для них запоёт соборный металл, время-то мчится. Не прозевать, выбрать супруга достойного.
Есть один на примете…
В храме давка, от благовоний душно — Данилыч закашлял, украдкой ослабил галстук. В груди ёж колючий ворочается. Жезл натрудил руку — в правой надо держать, только в правой. Грозит зеваке, ступившему на персидский ковёр, — брысь, подайся! Шире дорогу молодым!
Царевна перед аналоем будто статуя, герцог сбычился, моргает, пригибается — непонятны глаголы иерея, кажись, по голове бьют его. Надевая кольцо на палец суженой, замешкался, чуть не выронил, она же словно не заметила, черты её, яко высеченные на слоновой кости, недвижны. В церковном дыму удушающем, сладком, лоснятся лица шаферов, лихорадочно румяные, потные, — тяжко держать на весу короны.
Аминь! Обвенчана Анна с Карлом Фридрихом, Россия с Голштинией, а чай, и с Шлезвигом, и, более того, с Швецией. Воля государя исполнена.
Домой бы сейчас, прямо из церкви, да в мыльню и в постель. Впереди ещё пированье в Сале. В чахотку вгонит свадьба. Восторг выражай, кричи здравицы, тосты, пресекай бесчинство — на пару с Пашкой. Дружбу с ним являй… Ведь обещала всемилостивейшая отослать его за кордон — обманула, отнекивается. Ах, лишится двор кавалера-галанта, оскудеет!
Поздравил её, приложился к ручке.
— Конец, матушка, делу венец.
Вельможи к ручке чередой, толкаясь. Сотню их ублажила — и хватит, сомлела, поднесла к глазам платок. Скорбит — не дожил царь, не дожил до сего счастливого дня. На ладье пребывала в печали, потом удалилась в свои покои, пожелав обществу аппетита и плезира.
«Ступай, мать, без тебя-то легче», — сказал Данилыч мысленно и похвалил — роль безутешной, весьма уместную, сыграла натурально.
В Сале качались люстры, позвякивали стёкла — пушкари на судах, на царицыной яхте, бросившей якорь у сада, стреляют без передыху, вошли в неистовство. Музыки не слышно. Голос бесполезен, хоть горло надорви. Помахивай жезлом, рассаживай! Тяжёл, проклятый…
Сперва новобрачных, родню… О бок с Анной Елизавету — запропастилась где-то шалая девка. Порхает, дразнит мужиков телесной сдобой — корсаж рвётся. Ей-то нужды нет, что Людовик нос натянул.
Придёт срок, и она заплачет.
Пашка отыскал её, усадил.
Анна Курляндская телеса подтянула, молодится, волна чёрных волос взбита и оплетена модно. Здесь бывает наездами, онемечилась в Либаве, зато манеры блюдёт — не придерёшься. Пятнадцать лет как овдовела, однако не тужит — барончик при ней, Бирон, лихой лошадник и картёжник. Пускай, не ефимки же ставит, а талеры ихние…
От Бирона у герцогини дитя, а он семейный и супруга мирволит. Анна с животом ходила, законная фрау с подушкой под платьем, для отвода глаз… Всё это мелькало в мозгу Данилыча, всякая чепуха, засевшая и неистребимая, невесёлая чепуха, ибо ничтожен прок от этих политических браков. По курляндским законам женщина власти не имеет, наследник трона, обитающий в Гданьске, правитель лишь по названию. На Курляндию зарятся, Польша съела бы либо Пруссия — отваживают русский престиж, русская военная сила.
К мысли кощунственной приходит Данилыч — не слишком ли уповал царь на родственные узы? Европа вон как ими опутана, а грызня между суверенами, большими и малыми, свирепеет — клочья летят.
Грохочут пушки, дрожит Сала, рассыплется того гляди… Дышать нечем, плотен дух парфюмов от женских особ, сожжённых листов ароматной бумаги, цветов, доставленных из собственной его светлости оранжереи. В сизом тумане, у того конца стола — Ягужинский, отсел подальше, о чём-то шепчется с Дивьером. Любопытно — о чём?
Были ведь в ссоре…
Начинают с паштетов. Данилыч подал знак, крышки сняты, из одного блюда выскочил, не нарушив изделья паштетчика, карлик с бутылкой и стаканом, налил себе, выпил за повенчанных. Из другого блюда — карлица, оправила юбку, поклонилась, протанцевала два круга — ловко прощёлкала каблучками по столу, никого не задев, тарелки не сдвинув.
