Не обманывал ли я себя, предполагая, что мы оба не знаем, что делают люди в таких случаях дальше? К чему это ее всхлипывание?
— Хочешь, я еще раз брошу комок вселенной?
— Брось, — прошептали ее губы, еще не отошедшие от моих восторгов, чуть распухшие. — Но у тебя все равно не получится.
Я упал на колени и стал сгребать листья, подернутые дымкой запахов. Красные, желтые, бордовые, они взлетели майским салютом. Но сколько ни пытался я уловить носом хотя бы шепоток отошедшего мятного листа, все было тщетно. Листья не пахли.
Готовый рвать и метать, я вскричал:
— Они не пахнут! Послушай, они все равно не пахнут!
Я повернулся и вдруг не обнаружил Галки рядом. Медленно вальсируя, обрывки комка вселенной открывали спину девчонки, уходящей из парка.
— Галя?..
Я видел ее стройную, по-девичьи крепкую фигуру, юбку, мятую от долгого сидения на траве, загорелые ноги со шрамиками от только что отвалившихся травинок. Изо всех своих восьмилетних сил я пытался понять, что же происходит.
— Галя!
На этот раз она остановилась. Я подошел к ней и, как было уже много раз, взял за руки.
Она, как не случалось еще ни разу, их убрала и прошептала:
— Так и будет.
— Что так и будет? — Я был ошеломлен, вдруг впервые в ее обществе вспомнил, что мал ростом и узок в плечах.
— Твой комок вселенной не будет пахнуть. Не пришло время.
Происходило что-то непонятное, странное, чему я при всем желании не мог найти ответа. Поэтому молчал, ведь Галкины слова не требовали ни возражения, ни поддержки.
— Артурчик, мой дорогой!.. — Ее ресницы, только что высохшие от слез, снова потяжелели. — Тебе нужно подрасти. Хотя бы немного. Вместе с тобой буду расти и я. Ждать совсем недолго, поверь. Мы даже не заметим этого, потому что будем расти вместе.
Если она считала, что и ей необходимо подрасти, то как же, наверное, смешон и безлик был я в этот момент. От стыда и полного отсутствия мужественности я отчаялся и окончательно растерялся.
Она взяла мою голову ладонями так же нежно, как берут хрупкую вазу или до отказа надутый воздушный шарик. Губы Галки прильнули к моим, и я ощутил холодную, приятную сырость ее зубов.
— Подрасти… — прошептала она, на мгновение оторвавшись. — Не стань выше, а подрасти.
У меня слегка кружилась голова от поцелуев и ее непонятных слов. Я чувствовал приближение чего-то нехорошего. Я всегда это улавливаю.
Она впилась лавровыми губами в мою переносицу, лоб, нос и только потом — снова в губы. Тоненький, нежный Галкин язычок скользнул в мой рот и на мгновение задержался там. Надо сказать, не все во мне протестовало против этого.
Пропитанный запахом лавра, я стоял посреди разлетевшегося лета. А она уходила прочь.
На этот раз навсегда. Я знал.
— А как же наши перепела?
— Вчера я видела, как последний птенец стал на крыло. Гнездо пусто, Артур.
Отсутствие Галки в моей жизни стало причиной ни с чем не сравнимых страданий. Тем более что через два дня стало известно, что она убежала из дома. Видимо, «принципы воспитания, не похожие на школьные», как говорил отец, сделали свое дело.
Я же думаю, что все обстояло иначе. Причина бегства крылась не в семье, а в Галкином внутреннем неприятии всего существовавшего вокруг. Даже единственный мальчик, не испорченный бытовой суетой, который оказался достойным прикосновения ее губ, был настолько мал, что при всем своем желании что-то изменить в жизни тоже не соответствовал ее представлениям о другой будущности, намечающейся в перспективе. Галка оказалась слишком умной и взрослой. Она вовремя вышла из круга, становящегося ей тесным. Своим уходом девчонка не обидела, а почти убила меня.
«Так нельзя, — считал я. — Как мне теперь жить без ее поцелуев, пахнущих терпкой новизной, свежих, еще не тронутых ничьим дыханием, кроме моего? Она не позаботилась об этом, но могла ли поступить иначе? — опять думал я. — Обмануть? Но тогда случилось бы другое несчастье: перестал бы пахнуть комок вселенной, бросаемый ею в небо».
Мама была права. Она говорила, что Галка уйдет из моей жизни. Так оно и вышло. Правда, никто не думал, что это будет так натурально.
«Будет лучше, если Галка уйдет сама», — говорила мама и угадала.
