Я стал замечать за собой еще одну особенность. Когда я вспоминал о Сатпремове, у меня неизменно подворачивалась нога в голеностопном суставе, если это происходило при ходьбе. Взаимосвязь была такой постоянной, а чувство отсутствия при этом, точнее даже только при одном только воспоминании Игоря, сустава и вообще костей ноги - там находилась словно какая-то щель, наполненная разноцветным содержимым - говорило мне о неслучайном подвороте ноги. Его филиал у меня находился тоже в правом полушарии под Павитринским. В левом он проявлялся у меня только во время психозов со стороны затылка за левым полушарием.
Как-то в городе я встретил Виктора Ивановича Курашова, к кому в 88-89 годах ходил на самбо с Толей Страховым. Виктор Иванович пригласил меня опять, дал мне самбовку, и я бесплатно мог ходить на тренировку пять раз в неделю. Но выходило реже.
Я пришел на тренировку к Виктору Ивановичу. Было такое чувство, будто ударом молота левее и ниже солнечного сплетения мне вбит тупой кол - чувство, которое я испытал в результате своего похода и открытости одному врачу. Мы обменивались опытом. Ее опыт мне если и был нужен, то только как пример, как не надо лечить. Я просто отдавал все, что я мог отдать, ничего не прося для себя. Она не делала ничего плохого и осудительного, кроме того, что закрывала от меня свою душу. Понятно, она знала, что я лежал в больнице. Каждую мою фразу она аккуратно подытоживала своей, на что я обратил внимание только после общения - она внешне олицетворяла собой открытость, а я был так увлечен отдачей... К ударам, также как и неискренности, мне было не привыкать, несмотря на то, что моя психика была перекошена изнутри так, что я чувствовал себя в предбольничном состоянии. Мои чувства можно понять, если представить, что я здоровый, по крайней мере для них, врачей, чувствующий себя здоровым и внушающий себе это, после одного посещения врача для общения, не имеющего ничего общего с моей прошлой болезнью, стал чувствовать себя на грани умопомешательства. Если бы я почувствовал себя беспомощным, или у меня отключилась какая-нибудь жизненная физиологическая или психическая функция, к кому я должен был бы обращаться, зная, что меня, здорового, сделали больным врачи, точнее, миловидная врач, считающая себя и считающаяся человечной и умной. Как я должен бы был объяснить причину моего заболевания сейчас? Где гарантия, что другая врач не будет такой же? Кому в этом мире вообще можно верить, когда, приходя по самому малому счету для человека, ты теряешь не только все, но и больше чем все, если знать, что жизнь вечна? И ладно я - уже прошел огонь и воды, и знаю что к чему - но ведь на моем месте мог оказаться любой другой больной, только что вышедший из больницы. И вместо того, чтобы ему дать кусочек своего здорового субстрата, который у него еще больной, или даже ничего не дать, а просто выполнить свой долг - дать холодный и правильный совет и разойтись, у него отнимается и его больная душа, и все с ней связанное только из-за маленьких компромиссиков со своей совестью лечащим врачом. Я просто не стал обращать на эту боль внимания, зная, что пережито и залечилось у меня больше. Залечится и это. Оно и затянулось.
Звоня по телефону, я еще со школьной скамьи впитал, что, звоня, нужно представляться. По крайней мере, добрым знакомым. Разговор начинался примерно так:
-Здравствуйте, Ольга Михайловна.
-Здравствуйте.
По металлическому голосу я не мог понять узнала, она меня меня или нет.
-Это Миша (Белов) звонит.
То ли я отражал ее металл голоса, то ли излучал броню танка своего правого бока, но очень часто я чувствовал, что "Ольга Михайловна" начинает метаться в поисках выхода из ситуации, думая, что это я под предлогом представления закрываю свою душу. Естественно, что я тут же начинал чувствовать неудобство.
Возникло видение части верха головы и глаза Павитрина, сосредоточивающиеся на противодействии мне. Больно не было. Но энергия, идущая от видения, шла "против шерсти" моему мышления, моему взгляду. Я смотрел и обдумывал то, что вижу, глядя вперед, энергия направляла сам ток энергии моего мышления назад.
