Марика, наконец, распахнула глаза. Крупно вздрогнув, она выгнулась в его руках. Но тут же зажмурилась вновь. Впившись пальцами в плечи Седрика, юная женщина привычно покорилась без единого слова. Она только кусала губы, едва удерживая сиплые вздохи, что рвались из ее груди с каждым жестким движением нетерпеливого супруга…
В последний миг романка с силой уперлась в грудь мужчины, пытаясь отстраниться. Но Седрик не позволил. По-прежнему крепко прижимая ее к себе, он отдал все, что у него было, впечатывая себя и свою любовь, которой хватало, чтобы взращивать плоды даже в ее ненависти. Марика злобно дернулась. Но иного выбора, чем подчиниться опять, у нее не оставалось. Она приняла все то, что он дал ей, до конца — и обмякла, отворачивая лицо. Ее красивые губы были искусаны до крови.
За многие годы в супружестве, Седрик привык к такому небрежению со стороны подруги. Но всякий раз ее нескрываемое нежелание ранило его. Еще и потому, что он не мог понять этому причины.
Однако после случившегося только что ругаться ему расхотелось. Про-принц высвободился, зная, что единение с ним Марике неприятно. Но не выпустил ее из своих объятий, по-прежнему крепко прижимая к груди.
— Я… так долго не видел тебя, — Седрик коснулся губами курчавых локонов романки, пригибая к себе ее голову. — Ты не представляешь, до чего скучал. Едва дождался нашей встречи. Хорошо, что ты вернулась. И… и знаешь что я придумал пока… дожидался здесь? Скоро праздник. День Летних Бризов. Проведем его вместе на побережье? Никого не возьмем, даже Генриха и Ираику. Только ты — и я.
Марика неопределенно дернула плечом. Все еще рассерженная на его несдержанность, которая могла дорого ей стоить, она смотрела в сторону. Не было похоже, чтобы супругу удалось разбудить ее интерес.
Некоторое время про-принц ждал ответа. Потом нахмурился. Горечь поднялась в его душе с новой силой. Но он сделал очередную попытку решить происходящее между ними миром.
— Я давно хотел поговорить с тобой, жена, — Седрик запнулся, подбирая слова. — Прошло столько времени, но все равно до сих пор… Я хочу сказать… Почему ты… почему у нас все… так?
Он повернул голову романки за подбородок, заставляя смотреть на себя. Потом приблизил лицо и поцеловал ее искусанные губы. Равнодушие юной женщины подлило масла в огонь его досады.
— Проклятие, Марика! Мы женаты уже почти восемь лет! Почему… до сих пор всякий раз, касаясь твоего тела, я чувствую себя насильником? Когда ты, наконец, примешь меня?
Взгляд романки, ровный и отстраненный, словно между ними не было долгой разлуки, а горячие речи были обращены не к ней, окончательно разъярил Седрика.
— По-моему, ты специально играешь в… жертву… насилия, чтобы… да чтобы попросту досадить мне! Быть может, я за всю жизнь познал всего одну женщину — тебя, но… это не делает меня глупцом! Я чувствую, что тебе хорошо со мной! Ты выгибаешься и стонешь… когда не в силах сдержать себя. Эти стоны — не от боли. Чтоб меня разразило громом, если это не наслаждение! Тебе хорошо со мной, жена. Так было не всегда, но теперь тебе хорошо! Будешь это отрицать? Ответь мне! Ну! Я тебе приказываю!
Марика закусила губу. Ее лицо выразило замешательство, досаду — и вдруг порозовело. Всякое доводилось Седрику наблюдать у его супруги, но не смущение. В изумлении он едва не забыл о том, что задал ей вопрос.
— Ну!
— Нет, — проговорила, наконец, романка. И это было первое слово, которое он от нее услышал после полугодовой разлуки.
— Что — нет? — опешил Седрик, не понимая, к чему относился ответ женщины.
Марика дернула щекой.
— Забыл, о чем спрашивал?
Дагеддид озадаченно потер затылок свободной рукой. Он и вправду в пылу запальчивости забыл, как поставил свой вопрос, и к чему именно относилось женино «нет».
— В… в общем, ладно, — спустя некоторое время пробормотал он, в то время как Марика продолжала смотреть на него. Ничего похожего на интерес или прочие чувства в ее взгляде не было. — Я просто хочу… я уже говорил тебе, жена. Порой мне кажется, будто ты нарочно меня гневишь.
Прекрасная романка едва заметно хмыкнула. Седрик, впрочем, услышал.
